И правда, тьма. Смрадная, гнилая, паскудная…
Лязгает снаружи засов. Дрожит огонек свечи, почти угасает в протухшем воздухе. Чего тебе, кабан жирный? Отстань, дай подумать спокойно. Сосредоточиться надо, понял? Мозгами пораскинуть — мне умный человек посоветовал. Ты вот знаешь, пенек, что твари из тени следуют друг за другом? Одна уходит, другая лезет, пепел ей в зенки. Чего им надо, как полагаешь? И задуй уже свой огарок, глаза болят…
Течение тут спокойное, тихое. Медуза, вон, колышется еле-еле. Мерцает, щупальца тянет. Ну да ладно, они в Серебряной бухте не ядовитые. И вообще, не до медуз сейчас. Прилив идет, двенадцатая волна. Из южной башни лучше всего смотреть, которая над обрывом. Да, вон оттуда, с верхней площадки… Что? Криста, говори громче, ветер шумит. И еще колокольчики эти, откуда они здесь, не пойму… Нет, это не рассвет еще, успокойся. Не будет сегодня рассвета, ясно?.. Не спрашивай. А что — солнце? Век бы его не видеть…
Ну, чего ты морщишься? Сама подумай — светит и светит, надоело уже, сил нет. А здесь хорошо — приятная тень, густая. Куда ты спешишь все время? Давай посидим, отдохнем спокойно. Я уже забыл, как это бывает…
…Ясень проснулся и не сразу понял, что изменилось. Потом сообразил, наконец, что больше не лежит на тюфяке с соломой, а занимает вертикальное положение и при этом не может пошевелиться. Похоже, его снова притащили в комнату для допросов и пристегнули к стенке. Вот только он совершенно не помнил, как все происходило. Наверно, следовало обеспокоиться этим фактом, но он ощущал только вялое недовольство — не дали досмотреть сон.
— Ну вот, — произнес во мраке знакомый голос, — другое дело. Продолжим, юноша. Вы не против?
— Соскучились, светлый брат? — осведомился Ясень. — Никак без меня не можете? Как вы две недели продержались, не понимаю.
— Шестнадцать дней, — уточнил собеседник. — Вы немного со счета сбились.
— Прошу прощения, расслабился. Обстановка располагает.
— Я знал, что вам понравится.
— Простите, что повторяюсь, но к чему этот балаган?
— Поверьте, это было необходимо, — жрец шагнул ближе, и Ясень ощутил аромат дорогого мыла. — Вам надо было кое-что вспомнить. Кое-что очень важное. И, по-моему, у вас получилось. А теперь, не сочтите, пожалуйста, за бестактность…
Он наклонился к уху пленника и тихо, но отчетливо произнес:
— Зачем вы пришли из тени?
— Чего? — переспросил Ясень.
— Не спешите, — сказал жрец терпеливо. — Подумайте хорошенько. Или, может быть, хотите подсказку?
Линзы, передающие свет, на этот раз были настроены по-другому. В подземелье проник единственный луч, не толще гвоздя. Он уперся Ясеню в грудь и медленно пополз вверх. Остановился, достигнув ложбинки под кадыком. Ясень почувствовал жжение, запахло паленой кожей. Боль нарастала с каждой секундой; он застонал, стиснув зубы, а потом из горла вдруг вырвался сиплый сдавленный рык.