– А как Маринка Голикова, любовь твоя бывшая?
– Игорь, это вообще отдельная песнь песней. Звонит почти ежедневно. Беспокоится, пьяный ли я, трезвый. Бред! Мы же давно не имеем ни малейшего отношения друг к другу! Да, любил я ее, правда. Но не сложилось! Вышла замуж. И живет, как она мне вдалбливает ежесекундно, счастливо и преотлично! И все время спрашивает про Веронику! Если это ревность, то какая-то маразматическая. Глупость бабская! Вроде бы мужик уже давно не твой, а все равно жалко отдавать какой-то другой бабе. Тем более Веронике! Вот сегодня приезжала. И обиделась. Не хотела она, видите ли, лицезреть Веронику! Открытку с мишкой привезла!
– Каким мишкой?! – фыркнул Петров после очередной рюмашки.
– Хорошим мишкой. С бантиком! – продолжал ныть я. – А у меня что, в конце концов, какие-то обязательства перед ней есть?! Это жена, любовница?! Что она мне спокойно жить-то не дает?
– На, лучше выжри. – Игорь набуравил водки. – И успокойся. Что ты вообще в этой Маринке нашел?! Она же ну совсем ничего особенного, ничего жопораздирающего, ну, категорически баба-то совершенно типовая, как многоэтажки в Бутове!
– Ничего ты не понимаешь! Она удивительная. Наверное. И восхитительная. Очень может быть. Ох, как ты не прав! – маятником качал головой я. – Она как раз именно жопораздирающая! Сильно раздирающая.
Мой мозг, шалун, сразу нарисовал мне картинку раздирающей себе зад женщины, причем не абы какой, а именно Голиковой. И от ужаса промелькнувшего образа я отрубился.
Я проснулся ночью. Было тихо. Никого уже не было. На столе посредине комнаты высились горки вымытой посуды. Наверное, Вероника помыла. Кстати, куда она сама-то делась, они же с Васькой зайцев репетировали? Да ладно. Голова, видимо, еще спала, поэтому не болела. Какой-то странный и сумбурный день рождения получился. Чего-то не хватало. Или кого-то. Как-то не было легкости полета. И наверное, уже не будет. Но начинать грустить было рано и глупо. Тем более что по православным календарям у меня сегодня именины. Я сидел, объятый сереющим утром, тупо качал ногой и наливался остатками маринкиного вискаря «Лафройг». Который, что бы мне ни говорили всякие эстеты и гомосексуалисты, воняет никаким не соленым бризом Северного моря! А чисто конкретно гадкой мазью для натирки лыж из далекого, далекого советского детства!
Все пассажирские поезда в мелкую провинцию своими прародителями могут смело считать советские пункты по приему стеклотары. С перманентным грохотом, битьем пустой посуды, матюками грузчиков и визглявым лаем приемщиц. Все эти мерзкие, но очень знакомые звуки густо наполняли пространство вагонов и вырывались наружу, на перрон. Поезд в бывший стольный город Углич – столицей уездного княжества он перестал быть еще в XIII веке – уходил с Белорусского вокзала. Это меня немного удивило, потому как с этого же вокзала я когда-то уходил в армию, в ракетную часть под Полоцком. И мне всегда казалось, что эти два города, Полоцк и Углич, расположены… ну как бы сказать, не совсем рядом. Я точно знал, что в Угличе должна быть Волга, а в трясине белорусских болот – не может быть никакой Волги! Или как?! Может, новая власть поменяла стороны света? Указом.