Короче, я лениво разминал мозги разными никчемностями, ожидая на перроне Веронику. Она, конечно, опаздывала. И уже крепко. Интересно все-таки, вот когда она была откровенной шлюхой в самом начале нашего творческого пути, то никогда не опаздывала. Ну не могут шлюхи опаздывать! Это очень ответственная работа! Если что, ходи голодная. А тут… Наконец девушка показалась в конце платформы.
– Эй, прыжками, прыжками! – замахал руками я.
Увидев меня, она наконец сообразила, что опаздывает, и перешла на рысь. Бежала она на редкость смешно, сумка летала справа налево, а попа при этом, по законам физики, моталась слева направо. Интересно, когда же это она успела такую задницу отрастить? Вроде несколько месяцев назад была стройным, в меру упитанным подростком, с сиськами, правда, но попы такой точно не было. Вероника наконец прискакала.
– Ты чего?!
– Да извини, Коль, я все не могла решить, что надеть, что с собой взять, что там сейчас в этом Угличе носят…
– Без штанов там ходят, с голым задом. – Я наконец запихнул в вагон девочку и залез сам. На удивление, мои слова оказались практически пророческими.
Поезд уже громыхал где-то в районе Лесной улицы, когда мы входили в купе. У мутного окошка друг напротив друга сидели два одинаковых и голых мужика. Совершенно голых, ну абсолютно ню! Хотя нет, не совсем. На них были военные фуражки. С бодуна этих персонажей можно было бы принять за ожившую русскую народную деревянную игрушку. Ну, там, где дергаешь за веревочки и две удалые фигурки попеременно фигачат молотками по наковальне. Только здесь вместо молоточков были огромадные елдешники, а вместо наковальни, пардон, купейный столик. Оба были в полную задницу. Один фрейдовски, сверху вниз, поглаживал чуть початую бутылку водки со странным названием «Журавли» и, растягивая слова, почти напевал:
– Во-от, во-дочка, такая не-ежная, такая мя-гонь-кая, что хочется спросить у нее ла-асково: а ва-ас, как зовут?
Второй смотрел с влюбленной поволокой то ли на бутылку, то ли на собрата и отвечал:
– Жур-жур-жур, жур-жур-жур…
Я даже растерялся в этой идиллии. Пока я закрывал рот, молотобойцы наконец заметили мое вторжение:
– О-о, к нам мальчики пришли…
– И девочки… – добавил второй, разглядев за моей спиной пылающий кумач Вероникиного лица.
Я резко задвинул дверь и поволок Веронику искать проводницу.
– Что это за лебединое озеро у меня в купе, я не могу допустить, чтобы моя невинная дочь… – тут я несколько запнулся. – Короче, я не могу ехать с ребенком в этой голубятне! Ищите другое купе.
– Да щас, не надо ля-ля только. Щас найдем другое. Мест полно. А эти два прапора уже достали. У нас же поезд проходящий, южный. В Москве половина сошло. А эти козлики второй день квасят. Приличным людям покоя не дают. – Крашенная в бледный апельсин хохлуха, покачивая бедрами в такт колыханию состава, пошла по проходу искать свободные места. Уже издалека лениво и равнодушно донеслось: – И когда они только натрахаются…