В еле видимых на заплывшем лице глазках загорелась осмысленность.
– А кому это нужно знать?
– Нам всем, – сверля её взглядом ответил Бэдфорд. – И мы хотим услышать правду.
«Ах, правду!» Лицо Изабо раскисло в улыбке. Ещё раз, неторопливо, она обвела всех глазами.
«Правды хотят. Ну-ну! И эта, насквозь лживая герцогиня, тоже, верно, хочет? Ишь, как напряглась… А она постарела… Что-то такое я слышала о ней не так давно… Или не о ней? Ах, да, какая-то девушка, то ли крестьянка, то ли монахиня… Что-то там их связывало с герцогиней… Не помню. Говорили, кажется, что эта деревенщина чуть ли не управляла войсками дурачка Шарля и короновала его… Да, точно так! Я ещё смеялась тогда… Чудо Господнее! Чего же и ждать от дурачка… Но, подождите, уж не моего ли ребёнка эта мадам выдавала за крестьянку?»
Пробуждающийся мозг трудно, но верно заработал.
«А что, с неё станется сотворить такое… Ишь, сидит, как каменная, даже не смотрит… А ведь ей, пожалуй, не выгодно получить от меня подтверждение. Крестьянку ещё можно выдать за чудо, а мой ребёнок такой же бастард, как и тупоумный Шарль, от которого толку мало, но бастард с королевской кровью! Видимо, мадам надеется на мою беспамятность? Зря! Я ещё не до конца умерла и помню многое, ей на беду!»
– Был ребёнок, – скрипнула Изабо. – Мне сказали, что он умер. Но только сказали. Самого ребёнка я не видела никогда.
Она мстительно посмотрела на герцогиню, потом перекатила глазки на Бэдфорда. Выражение его лица королеве понравилось. Явно что-то обдумывая, регент смотрел на лживую Анжуйскую мадам, как показалось, сердито и тяжело.
– Господа ждут от меня чего-то ещё? – спросила Изабо.
Ей безумно хотелось увидеть, как будет посрамлена эта слишком ловкая особа, но въевшийся во всё её существо придворный опыт подсказывал, что в подобном удовольствии ей откажут.
Не скрывая усилий, королева оперлась на подлокотники и выдавила себя из кресла. Ни на кого больше не глядя, приказала:
– Позовите мою дуэнью.
А когда старуха появилась, обмякла на неё всей тушей и зашаркала к выходу.
Герцоги встали, мадам Иоланда не шелохнулась.
Видимо Изабо это почувствовала, потому что в дверях, не имея возможности просто повернуть голову, заколыхалась, заёрзала руками и развернула жирный корпус так, чтобы видеть герцогиню.
– Я доставила кому-то неприятности своим признанием? – спросила она, не скрывая удовольствия.
Никто ничего ей не ответил.
Кошон присматривался.
Он выжидал, чуткий, как паук в своей паутине.
С Жанной старался разговаривать любезно, но не настолько, чтобы его новая любезность контрастировала с прежней непримиримой жесткостью. Только однажды, на закрытом совещании членов судейской комиссии, он оборвал Эстиве, который предлагал применить к Жанне пытку. Оборвал с резкостью и страстью, удивившими многих. Но потом, когда уже никто не мог слышать, епископ мягко и душевно попросил старого приятеля так уж не стараться.