Предисловие: Свои и чужие
Гурама Батиашвили всегда мучила судьба Грузии в периоды исторических переломов — будь то события, предшествующие подписанию Георгиевского трактата, определившего союз с Россией, заговор 1832 года или воцарение правительницы Грузии Тамар. Так было еще в давние советские времена, когда его знали прежде всего как автора современных пьес, шедших на разных языках в разных театрах Советского Союза. Он был одним из любимых авторов московского журнала «Театр», где мы и познакомились с ним почти тридцать пять лет назад.
Он был одним из тех («первым среди равных» должен назвать Бадри Кобахидзе, изысканного красавца, актера и режиссера, нашего общего с Гурамом незабвенного друга), кто открыл мне Грузию не только как страну ликующего застолья и пенящегося искусства, благословенный оазис в регламентированной советской жизни, но как землю, величественную своей трагической историей, рождавшей героев и мерзавцев, историей, которая знала бездны предательств и падений, — и высоты тиранических, подвижнических усилий, в конечном счете спасших эту страну от окончательного исчезновения с географической и политической карты мира.
История Грузии притягивала и манила Гурама Батиашвили своими неизбежными загадками и метаморфозами и мучила бесконечными поисками ответов о смысле страданий и верности избранных путей спасения.
Человек театра, к тому же воспитанный на грузинской театральной культуре, соединившей романтический гротеск и национально прочувствованный психологический реализм, он и в прозе воссоздал историю выразительными сценическими картинками, игрой света и тени, завораживающими темпоритмическими построениями.
Его проза — театральна, она словно готова трансформироваться в драматургическую ткань, предстать перед публикой.
Роман «Человек из Вавилона» — не исключение. В нем воплотилась театральность грузинского языка. И языка грузинских евреев — тоже.
Российскому, московскому человеку, да еще в советское время, нужно было совершить определенное интеллектуальное, да и моральное усилие, чтобы различить в Гураме негрузина, хотя для тбилисцев в этом не было никакого открытия: для нас, дружественно посторонних, грузинские евреи были прежде всего грузинами, для жителей Грузии их земляки с абсолютно грузинскими, по нашим понятиям, фамилиями были безусловно евреями, неизменно уважаемой, важной, но все-таки обособленной частью местного сообщества.
«Человек из Вавилона» — это роман о патриотизме, о любви к своему Отечеству, с которым связаны не биологически, по праву крови, но по праву чувства и разума, по праву деятельного созидания. Не участи, но участия. Потому что судьба Грузии — это судьба всех, кто живет на этой благословенной земле, столь желанной для могущественных и воинственных соседей. Выживание Грузии зависит от мудрости правителей, способных заключить выгодные и неунизительные союзы, и самоотверженности всех граждан, которым дорога эта страна, ее свобода и ее процветание. И своекорыстие правителей страшнее для ее блага, чем вероломство иноземцев.
