Обессиленный, подавленный, разочаровавшийся в своих надеждах, Занкан время от времени входил в комнату дочери, присаживался рядом и нежно, очень нежно гладил ее по волосам. Бачева же сидела, бессмысленно уставясь либо в пол, либо в потолок. Ни одним словом не откликалась на слова отца. Занкан даже не был уверен, что она чувствует его ласку. Пару раз он наивно попытался по-детски поиграть с ней — взлохматил ей волосы, пощекотал под мышками, но эта натянутая шутливая игра лишь убедила его в серьезности заболевания Бачевы — она никак не отреагировала на нее, даже не поняла, что с ней шутили. Потом он призвал на помощь Тинати — может быть, подруге детства удастся разрушить возведенную Бачевой преграду между ее внутренним и внешним миром. Он преисполнился надежды, как потерпевший крушение, который в бушующем море хватается за обломок своего тонущего судна, но легкая волна выбила опору из рук — Тинати помогла Бачеве не больше, чем Иохабед или Занкан, она никак не откликнулась на ее присутствие. Он не сердился на дочь за то, что она сменила веру, ему было бесконечно жаль ее. Он и себя жалел — как не сберег свое бесценное сокровище, свою самую заветную драгоценность, которая покинула его, ушла, как вода из горсти, выпала из общего ритма жизни, потеряла шанс продлиться во времени. Он и не помнил, сколько времени прошло в мучительных, горестных раздумьях, сколько раз зашло солнце и взошла луна, сколько раз она истаяла и вновь засияло солнце, сколько раз тбилисские фазаны испили родниковой воды, сколько времени он не выходил из дома, даже в трапезную не заглядывал и с Иохабед не общался — не было никакой уверенности, что она сможет облегчить боль его смятенной души. Он лежал на тахте в своей комнате, находя облегчение в чтении псалмов и молитвах. С тех пор как ему исполнилось тринадцать и он стал, по еврейским традициями, членом общества, он не выпускал из рук Торы и филактерия и сейчас, когда ему было так тяжело, он находил утешение именно в молитвах и псалмах Давида. Молитва умиротворяла, псалмы давали надежду, хотя он знал, надо искать не утешения и надежды на завтрашний день, а в первую очередь позаботиться о здоровье дочери. Сегодня же, в этот час, в эту минуту.
Его горе разделил именно тот человек, от которого он менее всего ожидал этого — как-то утром Шело объявил о приходе хахама Абрама, и у Занкана сжалось сердце. Что сказать духовному наставнику, который почитал его распорядителем судеб множества людей, а он не мог уследить за своей дочерью?! Но хахам Абрам, войдя в комнату, сказал: