На лице Берзина застыло характерное для него выражение понимания и сочувствия. Он слушал меня не прерывая, слушал так, как только он умел слушать.
Я рассказал ему о своих терзаниях. Когда я кончил, начальник Разведывательного управления долго ходил из одного конца кабинета в другой, потом снова сел напротив и заговорил:
— Я уверен, что мы с тобой легко договоримся. — Берзин говорил медленно, подчеркивая каждое слово. — Во-первых, о вашей партии. Она оказалась партией настоящих революционеров. Все, что ты рассказал мне о ней, говорит о том, что она борется. Несмотря на кровавые жертвы, ваша партия не сложила оружия. О вашем Сентябрьском восстании грядущие поколения будут говорить с гордостью: болгарские рабочие и крестьяне первыми в Европе восстали с оружием в руках против фашистского мракобесия. Это подвиг. — Берзин помолчал, не сводя с меня глаз, потом продолжил: — Во-вторых, о провале с оружием. Знаю все, со всеми подробностями. Знаю и причину, и последствия. За тобой нет никакой вины. Да и беда не столь велика. Пропало известное количество оружия, но люди не пострадали. Варненский процесс закончился, не был вынесен ни один смертный приговор… К сожалению, провалы будут и в дальнейшем. Мы не созерцатели, для нас каждый шаг — это сражение! Почему мы должны считать, что боги покровительствуют только нам? Тем более, — на лице Берзина появилась улыбка, — что мы объявили войну не только мракобесию, но и богам, веками великодушно терпевшим его… И в-третьих, об эмигрантах. Тяжело покидать родину, но это страшно тогда, когда покидаешь ее внутренне сломленным. Болгарская партия сражается. А эти люди не просто неприкаянные, ищущие спасения; они все до одного жаждут вернуться на родину для нового, последнего боя. Нет, эти люди заслуживают не упрека, не сожаления, а уважения…
Он почувствовал, что во мне произошла перемена. И остановился — слов больше не понадобилось. Я словно бы поскользнулся, он подал мне руку, и вот я уже выровнял свой шаг. А впереди нас ждут нехоженые дороги.
— Ну, перейдем к делу, Ванко. Готовься — поедешь в Китай.
Я вздрогнул.
— В Китай? Я не ослышался, Павел Иванович?!
— Нет, Иван Цолович! — Берзин улыбнулся. — В Китай. В страну, где столкнулись волчьи аппетиты всех великих колониальных сил. В страну Сунь Ятсена. В страну первой в Азии национально-освободительной революции, которая погибнет, если мы не протянем руку помощи…
Я ждал чего угодно, только не этого. Ждал, даже намеревался просить разрешения на продолжение обучения в Коммунистическом университете, ведь перерыв в занятиях был временным. Но теперь все изменилось. То, что начальник Четвертого управления предлагал мне сейчас, не подлежало обсуждению: это был приказ.