хрустальные и гранильные заводы, куда доступ всегда открыт был для
всех. Иногда мы отправлялись компанией кататься на лодках по
Неве и проводили белые ночи, когда вечерняя заря встречается с
утренней и когда в полночь можно без свечи читать книгу, — на
реке или у рыбаков на взморье».
Еще одно замечательное признание относится к последним
годам пребывания в корпусе:
«При посещении фабрик я вынес тогда же любовь к могучим и
точным машинам. Я понял поэзию машин, когда видел, как
гигантская паровая лапа, выступавшая из лесопильного завода,
вылавливает бревно из Невы и плавно подкидывает его под машину,
которая распиливает ствол на доски; или же смотрел, как
раскаленная докрасна железная полоса, пройдя между двумя цилиндрами,
превращается в рельс. В современных фабриках машина убивает
личность работника. Он превращается в пожизненного раба данной
машины и никогда уже не бывает ничем иным. Но это лишь
результат неразумной организации, виновна в этом случае не
машина. Чрезмерная работа и бесконечная ее монотонность одинаково
вредны с ручным орудием, как и с машиной. Если же уничтожить
переутомление, ю вполне понятно удовольствие, которое может
доставить человеку сознание мощности его машины,
целесообразный характер ее работы, изящность и точность каждого ее
движения».
Можно удивляться тому, как Кропоткин организовывал свое
время. Ведь к его увлечению наукой и искусством нужно еще
добавить все обязательные занятия в корпусе, где он неизменно был
первым учеником, и поэтому был назначен камер-пажем
Александра II и нес обязательные дежурства в Зимнем дворце.
Занимался он и всеми видами физических упражнений: и
гимнастикой, и плаванием, и греблей — всем тем, что теперь
называется физкультурой. Он закалял свое здоровье и приучал себя к
исключительной выносливости.
«Музыка тоже играла важную роль в моем развитии, —
вспоминает Кропоткин. — Она являлась для меня еще большим
источником наслаждений и энтузиазма, чем поэзия... В то время опера
каким-то странным образом была связана с радикальным движением.
Революционные речитативы в «Вильгельме Телле» и «Пуританах»
всегда вызывали шумные овации, немало смущавшие
Александра II. В шестом ярусе, в курительной и на подъезде собиралась
лучшая часть петербургской молодежи, объединенная общим
благоговением к благородному искусству. Все это может показаться
теперь ребячеством, но тогда немало возвышенных идей и чистых
стремлений было заронено в нас поклонением перед любимыми
артистами».
Но Кропоткин не только посещал оперу. Вместе с его
товарищами, братьями Замыцкими, их матерью и сестрой он разучил