— Ну, а еще двое?
— Еще — гувернантка. Не помню фамилии. Славная, неглупая женщина. И наконец — девочка, сводная сестра Каролины Крэль. Тогда ей было лет пятнадцать, а теперь — это человек с именем. Она выкапывает из земли всякую всячину и изучает историю человечества. Ее фамилия Уоррен, Анджела Уоррен. Своеобразная женщина для нашего времени. Я недавно видел ее. У бедняжки изуродовано лицо: громадный шрам на щеке. Она… Ну, да вы все узнаете сами.
— Виновна, как сам дьявол! — отрезал мистер Фогг.
Эркюль Пуаро задумчиво смотрел на тонкое, красивое лицо юриста. Квентин Фогг был бледен, худощав и как-то странно лишен индивидуальности. Это был человек совсем другого типа, чем Монтегью Деплич. У Деплича была и энергия, и сила воли, и яркая индивидуальность. Он умел добиться желаемого эффекта посредством резкой смены интонаций. То он вкрадчив, обаятелен, красив. То — как по волшебству — губы поджаты в «волчьей улыбке», и он жаждет крови.
— Виновна, как сам дьявол, — повторил Фогг.
Эркюль Пуаро окинул его внимательным взглядом.
— Значит, — произнес он, — вы не сомневались?
Фогг кивнул.
— Видели бы вы ее на допросе! Старик Рудольф просто стер ее в порошок.
Он помолчал и вдруг сказал:
— В общем, дело было неинтересное.
— Я не совсем понял вас, — промолвил Эркюль Пуаро.
Фогг нахмурил тонкие брови.
— Как бы вам объяснить… Это — чисто английская точка зрения: на охоте интересно стрелять только в лет. Такое сравнение вам понятно?
— Да, я понял, хотя это действительно чисто английская точка зрения. Англичанин любит, чтобы противник обладал спортивной силой, — будь то охота, или футбольное поле, или судебный процесс.
— Точно. Так вот, в том деле обвиняемая не обладала спортивной силой. Старик Рудольф вертел ею, как хотел — то в одну сторону, то в другую, и каждый раз она попадала в ловушку. Он заставлял ее признавать нелепость ее собственных показаний, заставлял ее противоречить самой себе, пока она не запуталась окончательно. Она только смотрела на него — такая изящная, хорошенькая, грациозная женщина — и повторяла: «Нет, о нет, я этого не делала». Это было примитивно и совсем не убедительно. Я видел, как старик Деплич корчился в кресле. Ему было ясно, что дело проиграно.
Фогг помолчал минуту и потом продолжал:
— Присяжные заседали всего каких-нибудь полчаса и вынесли решение: виновна, но заслуживает снисхождения. Надо сказать, что ей симпатизировали гораздо больше, чем девушке, тоже фигурировавшей в этом процессе. Присяжным она не понравилась с самого начала. Очень красивая, современная и держалась чрезвычайно независимо. Всем присутствовавшим женщинам этот тип девушки был совершенно ясен: разрушительница семьи. На первом месте у нее секс и презрение к правам жен и матерей… На процессе она и себя не щадила. Призналась со всей откровенностью, что влюбилась в Эмиса Крэля, а он в нее, и она без щепетильности намеревалась отнять его у жены и ребенка… Мне, пожалуй, даже нравилась ее смелость. Деплич при перекрестном допросе говорил ей всякую гадость, но она была невозмутима. Однако суд ей не симпатизировал, и судью она тоже не расположила в свою пользу. Хоть старик и был большим грешником в молодости, но, надевая мантию и садясь в председательское кресло, он всегда становится на сторону высокой морали.