В это время Григорий Жилкин кричал солдатам первого пехотного запасного полка:
— Я могу теперь полным голосом сказать наконец, что я социалист! Товарищи!..
А этнограф Жилкин, глядя в окно на шумливый Большой проспект, говорил торжественно:
— Заря русской свободы разгорелась ярко.
Он прощал судьбе то, что его сын Анатолий убит на фронте. В его квартиру набиралось все больше и больше народу. Люди входили и уходили, не обращая внимания на хозяев, и Жилкин радовался тому, что его квартира признана революцией.
Надя с надеждой взглядывала на каждого входящего нового гостя. Она ждала Бориса, но Борис все не появлялся.
А инженер Лавров лежал у себя в гостиной на диване.
Ему повезло: он умер от разрыва сердца, не успев заметить, что умирает.
XXII
Это было вечером двадцать шестого февраля.
Учебная команда Волынского полка в молчании возвращалась со Знаменской площади. Солдаты шли, опустив головы. Каждый вспоминал, как он направил винтовку, не слишком ли низко взял. Кажется, никого не убили, но все-таки стреляли. Стреляли по рабочим. Слух об этом пойдет теперь в дальние деревни, к голодным женам и детям, отцам и матерям… Темный чужой город казался гробом, стены домов — могильными плитами, казарма — могилой.
Никто и не подумал почистить винтовку. К черту! Ждать да молчать больше нельзя…
Молодой унтер в гвардейской бескозырке, в кинутой на плечи шинели, из-под которой серебрился краешком георгиевский крест, прочел приказ: завтра в семь часов утра снова идти…
Николай Жуков не ходил на Знаменскую площадь и внимательно присматривался к тем, кто вернулся. Да, срок пришел. И, выслушав приказ, он сказал негромко:
— Завтра по-своему повернем.
Его услышали только стоявшие рядом. Это были свои, надежные люди, для которых не существовало сомнений. В любую минуту они пошли бы хоть на смерть.
Молодой паренек из тех, кто стрелял сегодня, подошел к Николаю.
— Чего хоронитесь? — спросил он. — Больше нашего знаете, так уж ведите куда надо. Теперь — согласные, всем миром пойдем. Своих убивать не будем.
— Тогда строиться надо не в семь, а в шесть.
Подошел и унтер. Сдвинув на правое ухо бескозырку, присел к солдатам.
— Что команде разъяснять? — спокойно сказал он. — Сегодня все поняли. Хоть на смерть, а по своим бить не будут. А вот по начальству… — Он усмехнулся.
— А что! — сказал паренек. — По ним бить будем с охотой. Тут и винтовку почистить согласные.
— Вот что, ребята, — заговорил Николай. Он дрожал от крайнего, все тело проникающего возбуждения. В этот решительный миг проверялась вся его работа последних месяцев. — Завтра в шесть сбор. Кирпичников, — он указал на молодого унтера, — построит команду. Придет капитан — на приветствие отвечать: «ура». А «ура» — это значит «не подчиняемся». Понятно? Кто крикнет иначе, тот за расстрельщиков и сам расстрельщик. Понятно?