— Это, дочь, долгий разговор, как-нибудь потом, — наконец передумал я.
— У тебя всегда «потом», — сердито заметила Джемма.
— За то время, пока вернется мама, разговора у нас не получится. Хотя, между прочим, я от мамы никогда ничего не скрывал. Просто она не все понимала из того, что у меня было в прошлой жизни, и почему мне нелегко живется теперь; может быть, именно в этом и заключалось наше семейное счастье. Чтобы нам с тобой по-настоящем говорить, нужно много времени. Это должна быть исповедь.
— Ух, как вы все привыкли к высоким словам! — насмешливо сказала Джемма.
И мне вдруг расхотелось с ней разговаривать. Я только сказал:
— …Но нет на свете человека, перед которым я мог бы исповедаться…
Вошла Джулия, спросила:
— Борщ делать с чесноком?
— При чем тут борщ? — взорвалась Джемма. — К чему этот украинский борщ! Вы что, больше ничего не умеете готовить? Канадская кухня вобрала в себя все лучшие блюда мира. — Джемма выбросила в форточку сигарету и зло воззрилась на меня. — Ваш этот борщ у меня в печенках сидит. Это ты научил ее готовить борщ, всю жизнь она его только и варит. В тебе и осталось от украинца только любовь к борщу!
Мы говорили по-украински, и Джулия почти ничего не понимала: уловила лишь, что Джемме не нравился борщ и что перед этим у нас с ней состоялся острый разговор, иначе бы Джемма не была так взвинчена. Джулия только развела руками и растерянно произнесла:
— Ничего не понимаю, ты всегда так любила борщ. Уже поздно готовить что-нибудь другое. — И ушла на кухню.
Я вдруг обнаружил, что до сих пор не снял с шеи повешенные мне с доброй шуткой полчаса тому назад низки грибов. После всех высказываний дочери они показались мне нелепостью, я тут же бросил их на стол и, спотыкаясь о ступеньки, поднялся к себе. Уже сверху сказал:
— Никогда ничего я тебе не расскажу, Джемма! Ты не готова слушать правду, особенно теперь, после возвращения с Украины, куда тебя послали твои друзья. Когда меня не станет, ты обо всем прочитаешь!.. Это случится уже очень скоро.
— Я знаю, ты там что-то все время тайком сочиняешь, — донеслось снизу.
— Не сочиняю, а пишу исповедь, — ответил я.
— Не верю. Исповедоваться можно только богу.
— Глупая, бога нет!
— А ведь ты меня с детства учил, что он есть, даже отдал в воскресную школу при святом храме.
— Никакая школа не учит плохому, во всяком случае, делать недобрые дела против родины твоего отца.
— Недобрые? — зло рассмеялась Джемма. — Против твоей родины? А что хорошего ты сделал для нее? Ведь ты, по сути, изменил ей, и она отторгла тебя, как инородное тело. Я хоть согласилась ради денег, а ты ради чего?