Чайник на примусе дребезжал, сердито фыркал струйками пара. Наташа обернулась, посмотрела с тревогой.
— Ты надолго?
— Не знаю.
— Что-нибудь серьезное?
— Турки кого-то бьют.
Она удивленно подняла брови, хотела еще что-то спросить, но муж торопился. Жена вышла проводить его на крыльцо. Жмурясь от солнца, Зубанов буркнул небрежно:
— Поспать не дали, черти…
Наташа прижалась к нему, провела ладонью по упругой щеке.
— Милый…
Это могли увидеть солдаты. Зубанов легонько отстранил ее и, бросив, что скоро будет, не оглядываясь, сошел с крыльца. Но, чувствуя взгляд Наташи на себе, он с досадой подумал, что не приласкал и не успокоил ее, и она теперь будет волноваться, а это ей вредно: жена ожидала ребенка.
Вышка стояла в дальнем углу двора. Короткие четкие тени падали от кипарисов. На упругих, словно проволочных кустах лавровишни, блестело солнце. Рубчатыми языками зеленого пламени вырывались из-под земли стебли агавы.
У подножья вышки тощая серебристая крольчиха щипала траву. Она доверчиво посмотрела за Зубанова, потом запрыгала прочь, вслед за нею поднялись и поскакали крольчата.
Зубанов легко и быстро стал взбираться по лестнице. На верхней площадке стояли старшина Пятириков и наблюдатель солдат Рыжков.
— Я слушаю вас, — сказал Зубанов, ответив на приветствие старшины.
— Турки себя подозрительно ведут, товарищ лейтенант. Нужно, чтобы вы посмотрели.
Последние слова польстили Зубанозу. Пятириков был старше его на шесть лет, на заставе начал службу с рядового солдата, знал каждый кустик и камень вокруг и считался отличным службистом.
— А в чем дело? — спросил Зубанов.
— В одиннадцать двадцать две на юго-западной окраине турецкого селения, около кофейни, появился неизвестный человек, которого раньше на той стороне не замечали. Через три минуты поодаль от него стали собираться люди. Они размахивали руками и бросали в него палками и камнями. В одиннадцать тридцать неизвестный, преследуемый толпой, скрылся в переулке, напротив кофейни.
— И все? — спросил Зубанов.
— Пока все, — ответил Пятириков.
— И что же вы думаете?
Старшина пожал плечами:
— Да кто их знает… Все может быть.
Сказано это было просто, по-домашнему, и Зубанов недовольно поморщился.
Он огляделся. В голубоватой дымке таяли очертания гор на турецкой стороне. Прямо перед глазами, на ближних склонах зеленых холмов, были понатыканы дома турецкой половины села.
Зубанов прильнул к стереотрубе, нацеленной на кофейню. Увеличенная в несколько раз, она стояла неожиданно близко — обыкновенный дом с высокой верандой. Штукатурка в б многих местах облупилась, обнажая грязные ребра планок. На веранде разговаривали два человека, и было странно, что их так хорошо видно и совсем не слышно отсюда, словно это были глухонемые.