— Сейчас…
— …на примере…
— …покажем! — пропыхтели близнецы, тащащие связанного птеродактиля.
— Эй, я кому велел спать ложится?! — возмущенно гаркнул на них Колобков.
— Да ну, нафиг, пап, чего мы там не видели?! Успеем! — хором заявили Вадик с Гешкой, подтаскивая вырывающегося ящера к фальшборту.
— А ничего придумали, — одобрительно посмотрел на них беркут Петрович. — Ну-ка, сынки, столкните его, а я посмотрю, как надо…
— Щас! — хором отрапортовали близнецы, переваливая птеродактиля через фальшборт.
— Лети, лети, дракончик!.. — возбужденно запищала Оля, — …ой…
Птеродактиль никуда не полетел. Он только каркнул что-то бессвязное, плюхнулся в воду, несколько секунд неуклюже барахтался, а потом очень быстро пошел ко дну.
— Развязать забыли, — поджал губы Колобков, глядя на круги на воде. — Ну ладно, вперед умнее будете.
— Ах, это удивительное зрелище полета, это чудо, недоступное людям! — обернулся вокруг своей оси Мельхиор, словно балерина. — Рожденный ползать летать не может!
— Чепуха! — фыркнул Бальтазар. — Гусеница рождается именно ползать, но после превращения в бабочку она еще как летает! Совершенно неверная поговорка!
— В самом деле? — удивился Мельхиор. — Надо проверить…
Он тут же зарылся в Орто Матезис Сцентию. Правда, искал почему-то на букву «гха» [9].
— Бедный дракончик… — дрожала верхняя губа у Оли.
— Мне кажется, кому-то надо поменять пеленки… — ласково улыбнулся ей Каспар.
— Кому?!! — оскорбилась Оля.
— Мне… — грустно потупился старый волшебник.
Колобков брезгливо потянул носом в его сторону, а потом задумчиво спросил у Чертанова:
— Серега, а ты никогда не мечтал в детстве, что будешь менять памперсы старикам?
— Нет! — возмущенно отверг такие обвинения сисадмин.
— Жалко… Если бы мечтал, сейчас твоя детская мечта как раз бы и исполнилась…
— Ничего, он сам может, — сухо сказал Бальтазар.
— Да, мы все взрослые, самостоятельные люди и вполне способны сами менять себе пеленки, — добавил Мельхиор.
— Если, конечно, кто-нибудь поможет, — промямлил Каспар.
Длинны эйкрийские ночи. Так же длинны, как и дни. Длинны и темны — ни луна, ни звезды не рассеивают этот мрак. Ибо нет их на небе. Да и неба в привычном нам понимании нет — на Эйкре слова «небесная твердь» употребляются не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле.
«Чайка» шла на малых оборотах — Фабьев не собирался рисковать драгоценным судном ночью, да еще в незнакомых водах. Поэтому луч прожектора высветил из темноты горы острова Бунтабу уже под утро, когда в воздухе начали проявляться первые лучики вновь засветившегося тепория.