Секс.
Когда это было в последний раз? Месяц назад? Два месяца? Сторми не мог сказать точно. Он знал только то, что у них с Робертой уже давно ничего не было.
Сторми попытался вспомнить свою первую девушку. Как ее звали? Доун? Донна? Как-то так. Странно, что он это забыл. Считается, что первую запоминаешь на всю жизнь, разве нет? Она была бедная и грязная. Это Сторми помнил. Именно этим отчасти и объяснялась ее притягательность. Она была совсем не похожа на идеально отскобленные образчики женственности, которых приглашали в дом; она была другой, дикой, и именно это понравилось Сторми. Девчонка заставила его проделать с ней такое, о чем он прежде даже не слышал, и за одно то лето он узнал о сексе все, что только нужно о нем знать.
И с тех пор было одно сплошное падение.
Сторми уже давно не думал о той девчонке; он попытался вспомнить, что произошло, почему они расстались. Наверное, это было после пожара, после того как они переехали, но сказать точно он не мог.
Сторми вздохнул. Все это не имело больше никакого значения. Подъехав к дому, он поставил машину рядом с огромным колючим кустом. Какое-то время Сторми сидел в машине и смотрел на темные окна дома и не в первый раз жалел о том, что женился, что вообще встретил Роберту.
В пятницу Сторми, как обычно, ушел с работы рано и отправился в «Хоган». Это был обыкновенный бар, а не артистическое кафе, и в нем отсутствовал фальшивый антураж Юго-Запада, якобы «создававший атмосферу» в модных заведениях Санта-Фе, чего Сторми терпеть не мог.
Сегодня работал Джимбо, и Сторми, попросив пива, остался у стойки, дожидаясь, когда бармен принесет его заказ. Чуть дальше у стойки стояли еще двое, увлеченные громким разговором, и Сторми помимо воли прислушался.
– Куда подевались диктаторы? – спрашивал тот, что стоял к нему ближе. – Помнишь, мы всегда называли тех лидеров стран, которые нам не нравились, «диктаторами»? Был панамский диктатор Мануэль Норьега, был ливийский диктатор Муаммар Каддафи. Мы никогда не называли их «генералами», «президентами» или какими-либо другими официальными титулами. Для нас они всегда были «диктаторами». Почему мы не говорим так теперь?
– Ты пьян, – заметил его приятель.
– Возможно. Но все же я имею право задать этот вопрос.
– Мы делаем так только тогда, когда хотим вызвать этих людей на конфронтацию, – вставил Сторми. – Мы делаем так, чтобы показать всем, что это плохие люди. Так общественное мнение готовится к войне.
– А ты кто такой? – с неприязнью посмотрел на него пьяный. – Не любишь Америку, сукин ты сын?