И вдруг кто-то поднял над нею свой зонтик. Она оглянулась, и сердце в ней дрогнуло. Не женщина, нет, не старик, не старуха раскрыли над ней этот старенький зонтик. Старуха вообще ничего не раскроет, а если раскроет, то старческий рот свой, и женщина вряд ли раскроет, поскольку не любит ни с кем этот зонтик делить. А вдруг куцый дождик испортит прическу? Как будто все дело в несчастной прическе! А дело в другом – в личной жизни, не спорьте. А про старика говорить вообще нечего.
Итак: этот зонтик раскрыт был мужчиной. Облепленная своими мокрыми, как будто пшеничными и спелыми прядями, Полина один только раз и взглянула и так покраснела, что синий платочек, впитавший в себя жаркий цвет ее щек, вдруг из ярко-синего стал почти розовым.
Высокий мужчина с зонтом был похож… Он остро напомнил того человека… А лучше сказать: он напомнил виденье… Его ведь на самом-то деле и не было… Вернее, он был. Вот теперь он и был. Полина прижала намокший журнал к груди и потом уронила его. (Никто и не вспомнил о толстом журнале.) Он был, он пришел! Нет, он просто вернулся. Он ждал ее там, а она ждала здесь.
А я вам скажу, что чем меньше душа, тем чаще она только здесь. Ее и душою-то не назовешь. Забьется в наперсток и крылышки сложит. Начнешь вытрясать: «Эй, душа! Давай, выходи! Полетай хоть немного!» Пищит, как летучая мышь, зубки скалит: «А мне и в наперстке тут нравится, ззззззззззззззззззз!»
Такую не вытрясешь. Надо смириться.
Волосы у незнакомого добряка были светлыми и тоже кудрявыми, как у того, лицо тоже было широким и ясным. Но он был моложе и ростом повыше, к тому же в рубашке и в польских ботинках. Смеясь и ликуя, поскольку вода, идущая с неба, всегда вызывает внутри ликованье, они добежали до двери НИИ.
– Спасибо! Ну, все. Я пришла, – сказала Полина.
– Я тоже пришел, – сказал он и заулыбался чему-то.
– Как: тоже пришел? Я работаю здесь, – сказала Полина.
– Я тоже работаю здесь.
– Но я никогда вас не видела прежде…
– А как вы могли? Вот сегодня мой первый рабочий денек. Принесите мне счастье.
– Да с радостью! Только не знаю, смогу ли…
Она сама смутилась от вырвавшихся у нее слов и тут увидела на его руке обручальное кольцо. Оно было толстым, большим и широким, почти на фалангу. Вот, значит, женат так женат. На всю жизнь.
У Полины подкосились ноги.
– Я Костя, – сказал он с внезапной тревогой. – Вы что побледнели? Вам нехорошо?
– Мне нехорошо, – прошептала Полина. – Я только что гриппом болела. Ну, вот.
– В каком вы отделе? И как вас зовут?
– Полиной, – сказала Полина. – Я в библиотеке… Я библиотекарь. Работаю я с девяти до пяти.