— От ребят родных шею прячу…
— Вот кобель, вот зараза! — стучала себя по плотному колену Нюрочка. — Он думает, раз такое дело, так кажная подстелет… Мало, знать, ведьмы своей мордатой…
— Мало… — как эхо повторила Ксения.
Нюрочка вышла на кухню, покричала на девок, чтобы мешали в лагуне, и вернулась с хлебом — последним остатком от буханки. Заворачивая в тряпку, вздохнула:
— A-а, Ксюша, война все спишет…
— Ты об чем?
— Да обо всем. Вон подъехал он к тебе, принес ребятам…
Ксения порывом набрала воздуху:
— Да ты что?! Нюра? Что ты говоришь-то, опомнись!.. Как же мы в глаза-то своим мужикам глядеть будем? Не вечно же все так будет, сама же говоришь?
Нюрочка снова обтерлась, провела платком по шее, по лицу:
— Доживем ли, дотерпим ли?
— А куда ж деваться, будем терпеть… — Ксения погладила ладонью ноющую левую кисть и, опять загораясь неуходящей обидой, задышала трудней — Ночью притащился, подлец, пропуск имеет, дали ему, видишь… Распустил руки… К-каторжник!..
— Ему-то счас самая малина.
— На днях целый воз чужого добра привез — так и вогнал ходом в ворота, на подходе распахнулись: ожидали, видать. Личиха зырк, зырк бельмами по проулку: не видал ли кто?
— Видал, народ все видит.
— Конечно, видит… А твою юбку у меня различил, чья, спрашивает, — из евонных штанов?
— Ехима?
— Ну да, я ж говорю, про него намекнула, чтоб отпустил…
— Да-да…
— А как ты думал, говорю. А сама сожмалась от стыда, хоть провались. — Ксения вздохнула — Поверил, подлец…
— Дак отчего ж не поверить, гляди, какая ты у нас. Волосы вон опять за плечо, мне б таки.
— Ай, Нюр, замолчи!..
— Тела б еще чуток… Была б поглаже, — совсем красавица.
— Что буровишь-то, гос-споди? — Ксения встала, начала собираться. Поднялась и Нюрочка.
— Хоть язык-то потешить, — сказала она, потягиваясь, — а то ведь и правда совсем зарастешь…
За дверью уже не раз подавали голос дочери — им уже надоело мешать палкой тяжелое кипяченье. Нюрочка все обрывала их, но пора было и идти. Сочувственный разговор отмягчил в душе острые края, стало вроде бы легче смотреть на белый свет, вольней думать.
— Ой, Нюрочка, золотце ты мое…
— Самоварное.
— Ой, нет, подруга, не обговаривай. Золотце ты мое, у тебя только и отмякаю. Все жду, когда чего-то проблеск-нет в жизни, а ничего не вижу. Недавно кино опять глядела у себя, минуту какую приопнулась: карту нашу показывали, все государство, и фронт червяком загибается и сползает все глубже и глубже. И стрелы живые — двигаются, двигаются, и в середине карты, и вверху, и внизу — еще дальше линию проминают и все толще растут. А потом пропадут стрелы, и танки во все полотно, и пушки каждую секунду одна за одной стреляют… А голос какой — послушала бы!.. Чуть не кричит — объясняет.