Что тогда?
Он попросил бы их взять Пэррета за ухо и выкинуть из города? Засадить Пэррета за решетку по какому-нибудь сфабрикованному обвинению? И то и другое показалось Марку хорошей идеей. Почти такой же хорошей, как взять Пэррета за ворот, поднять его в воздух и…
Он покачал головой, пытаясь вытряхнуть из нее жестокие мысли. Нет, он не собирается выходить из себя, терять душевное равновесие. Не с этим жалким человечком, у которого не наберется и малой толики морали.
— А если вы не согласитесь побеседовать со мной, то это сделает кто-нибудь другой, — заявил Пэррет. — Я бы с большим удовольствием написал о той самой женщине, с которой вы говорили — миссис Фарли, не так ли? Может получиться история почище, чем с леди Евгенией.
Ярость вдруг захлестнула Марка с такой силой, что он едва не перестал дышать. Он почувствовал себя щепкой, которую подхватил мутный горный поток. Не успев даже сообразить, что делает, он круто повернулся и толкнул Пэррета в грудь. Когда тот пошатнулся, Марк заломил ему руку, схватил за шиворот — точно так, как ему мечталось, — и оторвал от земли.
— Сэр Марк! — завопил Пэррет, брыкаясь. Его ноги молотили воздух.
В голове у Марка мгновенно возникла картинка: он швыряет газетчика о стену таверны, а потом ударяет его об эту стену головой. Много раз. Это было невероятно приятно. Исцарапанные руки Пэррета, кровь, текущая у него из носа…
Он сделал два шага к зданию.
Остановись. Остановись.
Но останавливаться ему не хотелось. Марк попытался прийти в себя, стряхнуть наваждение. Это было похоже на барахтанье в трясине, когда никак не можешь нащупать под ногами дно. Кажется, он ободрал костяшки пальцев о засалившийся воротник Пэррета.
Он с усилием отвернулся от стены и поднял крохотного газетчика еще выше. Пэррет взвизгнул, что доставило какой-то самой темной части души Марка невероятное наслаждение, и отчаянно забился. Марк набрал воздуха в легкие и разжал руки.
Пэррет приземлился — вернее, приводнился — прямо в лохань с водой для лошадей. Поднялся фонтан брызг. Марк почувствовал, как в лицо ему полетели капли воды.
Отфыркиваясь, Пэррет вынырнул из лохани и вытер лицо. Привязанная рядом кобыла издала возмущенное ржание, как будто хотела сказать: О нет! Только не в мою воду!
— Вы ошибались, — сказал Марк. — Я могу остановить вас.
Но ни облегчения, ни удовлетворения не было. Вместо этого он чувствовал странную пустоту внутри и тошнотворное чувство раскаяния. Он позволил себе потерять контроль над собой. Опять.
Это видение — как он снова и снова ударяет обмякшее тело Пэррета о стену таверны — все еще стояло у него перед глазами, но теперь оно вызывало только отвращение. Марк почти ощущал, как подрагивают его руки, сами по себе, словно в них вселился злой дух, желающий претворить все это в жизнь.