Помню, бывало, тебе служила я, Колхов царица,
[149]В пору, как помощи ты в нашем искусстве искал.
Тут бы Сестры должны, прядущие смертные судьбы,
[150]Пряжу Медеину всю разом допрясть до конца.
Тут бы Медея могла со славой погибнуть; оттоле ж,
Сколько ни длились мои годы, мученье одно.
Горе мне, горе! Зачем, молодыми направлен руками,
По золотое руно мчался Делийский корабль?
[151]Дочь Колхиды к чему Магнетский
[152] увидела Арго?
Греческий воин зачем Фазиса
[153] воду испил?
Мне для чего без конца понравились русые кудри,
И красота, и речей лживая нежность твоих?
Или, раз уж ладья чужая на берег песчаный
Бросила якорь и к нам смелых бойцов донесла,
Пусть бы и шел, волшебства не зная, под пламя дыханья,
Под наклоняемый рог неблагодарный Язон,
Пусть бы посеял семян и ворогов столько ж посеял,
И от посадков своих сам насадитель погиб.
Сколько б коварства с тобой, злодей ненавистный, погибло,
От головы бы моей сколько развеялось бед!
Есть наслажденье, когда неверных бранишь по заслугам;
Им я упьюся, и в нем радость одна от тебя.
К Колхам велели тебе кормою пристать незнакомой,
В мирное царство моей родины входит Язон.
Там Медея была, – чем ныне твоя молодая;
Сколько родитель ее, столько ж и мой был богат.
Этот – Эфирой
[154] при двух морях, тот целой страною
Правит до Скифских снегов, слева весь Понт обходя.
Гостеприимно Эет
[155] встречает юных Пелазгов,
Пестрое ложе теснят Греков заезжих тела.
Тут увидала тебя, тут я разглядела Язона,
Это крушеньем моей стало впервые душе.
Вижу – и гибну зараз; огнем незнакомым пылаю,
Как у великих богов факел горит смоляной.
И красавец ты был, и року покорна Медея,
Светлые очи твои взоры мои завлекли.
Скоро дознался злодей, – и кто потаится влюбленный…
Сам выдавая себя, рвется наружу огонь.
Тою норой задают урок: непокорные шеи
Диким волам наклонить под необычный сошник.
Марсовы были быки, гроза не одними рогами, —
Страшно в дыханьи из уст жаркий огонь излетал;
Ноги закованы в медь, и медью задернуты ноздри,
Но под дыханьем быков вся почернела и медь.
Кроме того семена для рожденья народа велели
Благоговейной рукой сеять в просторе полей,
Дабы пронзили тебя родившимся с ними ж оружьем,
И земледелу своя ж гибельна жатва была.
Зоркого стража
[156] глаза, не знавшие сну подчиненья,
Тайным обманом смежить – вот и последний урок.
Кончил условья Эет. Печальные вы подымались
С затканных пурпуром лож и от высоких столов.
Как от тебя далеко и брачное царство Креузы
[157]И Креовтова дочь были в ту пору и тесть.
Грустный уходишь, а я слежу за тобой со слезами,