Дева, запомнить тебе, а не богине в тот час.
Так, и сейчас я боюсь, но та же боязнь непрестанно
Сил прилагает, больней стал в ожиданьи огонь.
Страсть никогда не была ничтожной, а ныне, за днями
И за надеждой, тобой данной, еще возросла.
Ты мне надежду дала, и мое поверило чувство; —
Видит богиня, не след в том запираться тебе.
Та предстояла и так твои заметила речи,
И, казалось, встряхнув кудри, ответила нам.
Сказывай даже, что ты обманута нашею ложью,
Лишь бы причиною лжи нашей считалась любовь.
Что добывал мой обман? С одною с тобой сочетаться.
То же, за что ты винишь, нас оправдает легко.
Не по природе я так, не опытом столько коварен,
Изобретательным ты делаешь, дева, меня.
Если и сделал я что, то мною составленной клятвой
Нас сочетает с тобой в ковах искусный Амур.
Им продиктованы, им в моем обручении речи,
Был адвокатом в моем тонком коварстве Амур.
Действие это зови обманом, коварным зови нас,
Если коварство, когда хочешь любимой владеть.
Вот и вторично пишу, и шлю молящие речи,
Вот и вторичный обман, жалуйся снова на нас!
Если любовью гублю, губителем вечно пребуду;
Хоть стерегись, за тобой чтоб не гнались, погонюсь.
Часто мечами мужья возлюбленных дев похищали;
Мне ли посланье мое скромное станет виной?
Дали-бы боги, чтоб мог узлов наложить я побольше,
Чтобы свободна ни в чем верность твоя не была.
Много коварств предстоит; внизу холма мы трудимся,
А неизведанным что пламя оставит любви?
Хоть сомневайся, добыть возможно ли, – все-же добуду.
Ведом небесным исход, только достанешься мне;
Части сетей избежишь, но всех сетей не избегнешь,
Больше, чем веришь, тебе их расставляет Амур.
Если коварства не в прок окажутся, схватим оружье,
И на влюбленной груди, дева, тебя понесу.
Я порицать не хочу Парисова славного дела,
И никого, кто другой сделаться мужем хотел.
Также и мы… но молчу. Пусть смерть воздаяньем хищенью
Будет; но лучше уж смерть, чем не добиться тебя.
Если б ты меньше была прекрасна, скромнее б искали,
Сила твоей красоты нудит отважными быть.
Ты в том виной и глаза твои, пред которыми гаснут
Яркие звезды, глаза, мой возбудившие пыл,
В этом виной волоса золотые и белая шея,
Руки, какими, молю, шею мою обойми,
Скромность и чистота без дикости глупой во взорах,
Ноги, какие едва ль есть у Фетиды
[238] самой.
Прочее если б я мог похвалить, то был бы счастливец,
И без сомнения все равно созданье себе.
Этой твоей красотой смущенный, дивиться ли, если
Я пожелал и залог слова с тебя получить.
И наконец, лишь бы ты себя плененной признала,
Пусть и засадой моей деву возьму я в полон.
Гнев я готов потерпеть, была б за терпенье награда.