И в небеса вознесла б Венера в своей колеснице,
Только и Марсу ее он полюбиться бы мог.
Юноша вскоре, уже не мальчик, о возраст прелестный,
О красота, и твоих слава великая дней,
К нам воротись и на грудь склонися, красавец, на нашу.
Уж не молю, чтоб любил: только любить разреши!
Пишем, а наши глаза в слезах орошаются быстрых:
Видишь, как много легло пятен на этих строках.
Если уж так порешил уехать, скромнее бы ехал,
Хоть бы одно мне сказал: «Добрая Сапфо, прощай»!
Не понес ты ни слез с собою, ни наших лобзаний,
Да и не думала я, как доведется страдать.
Только со мною твое одно лишь – обида; залогов
Милой ты не взял с собой, чтобы запомнить о ней.
Я не давала тебе советов; а, впрочем, дала бы
Разве один: чтоб меня ты не хотел позабыть.
Нежным Амуром клянусь, вовек не кидающим сердца,
И божеством девяти муз, покровительниц нам:
Только, не помню уж кто, сказал нам: «Уходит твой милый»,
Ни говорить не могли долго, ни плакать уста.
Не было слез на глазах, и слово к устам не просилось,
Оцепенела душа в холоде вся ледяном.
После смягчилася боль, и, грудь ударяя руками,
Я не стыдилась завыть, пряди волос растрепав,
Точно, как нежная мать, когда почившего сына
Прах бездыханный несет на погребальный костер.
Радостен брат мой Харакс и нашею тешится скорбью,
И на глазах у меня ходит и бродит кругом,
И, чтоб позорна моей казалася грусти причина,
«Что же тоскует? Ведь есть дочь у нее» – говорит.
Но не сольется в одно и стыд, и любовь; все народу
Видимо было, и грудь я растерзала при нем.
Ты мне забота, Фаон; тебя сновиденья приводят,
И сновиденья светлей сердцу прекрасного дня.
Там я тебя нахожу, хоть ты и в странах отдаленных,
Только недолги и вы, лживые радости сна!
Часто привидятся мне твои на шее объятья,
Или приснится, что я шею твою обвила.
То поцелуи ловлю, какие вверял языку ты
И горячо так умел и принимать, и дарить.
С нежностью тою порой подобные истинным речи
Тихо шепчу я, уста бодрствуют в чувствах моих.
Далее стыд не велит поведать, но все довершаю.
Сладко душе и со мной снова ты точно, Фаон.
А когда же Титан
[263] восходит и все озаряет,
Плачу, что радостных снов скоро душа лишена.
В рощу, в пещеру бегу, как будто помогут пещеры,
Сладким восторгам любви нашей знакомые встарь,
И без сознанья туда, как будто томимая буйной
Силой Эрихто,
[264] несусь, гриву волос раскидав.
Видят пещеру глаза, неровным повисшую туфом,
Что Мигдонийским
[265] для глаз мрамором раньше сверкал
Снова тот лес нахожу, который так часто дарил нам
Ложе любви и густой тенью листов осенял.
Только нигде не найти господина леса и сердца.
Скудной пустыней бреду; он был пустыне красой.