И вы, Моря, чтецы видений, которым нет конца ни края, оставите ли нас однажды вечером у ростр умолкших Града, среди твоих, народ, камней и бронзовых ветвистых лоз?
Тем, кто внимают нам на этом склоне века, не знающего упадка, тесно в твоих, толпа, пределах: Море, бескрайнее и зелёное, словно полоска зари там, где восходят люди,
Море в праздничном, одой из камня ты сходишь по мрамору лестниц: канун праздника и сам он – к нашим пределам – и рокот немолчный и праздник в рост человеческий – Море само есть вигилия наша, божественного оглашение…
Траурный аромат розы в осаду уже не возьмёт прутья ограды могильной; час ходячий всем здесь чужую душу свою в пальмовых листьях не спрячет … Горечь, была ли когда-нибудь ты на губах у нас ныне живущих?
Видел улыбку в блеске огней во всю ширь отдыхающей этой громады: Море в праздничном видений наших – словно Пасха трав зеленеющих, словно праздник, который мы празднуем,
Море в пределах своих всё в праздничном, а над ним – сокольничанье белым-белых облаков, словно франшиза[10] гнезда родового или под «право мёртвой руки»[11] подпавшие земли или провинция, в буйстве трав утопавшая и проигранная в кости …
О, бриз, рожденье моё собою наполни! И милость моя канет, кружась, под сводами зрачка широчайшими!. Дротики Полдня трепещут во вратах радости. Барабаны небытия уступают свирелям света. И Океан, тушей своей обминая умершие розы, над белым известняком наших террас поднимает голову Тетрарха!
Фредерик Лорд Лейтон, Жаркий июнь