И вправду завернулся, да этак ловко, что только и осталося — диву даваться. Лег этакою косматою гусеницей, да и лежит.
— Арей. — Я с кровати-то сползла да ноженькою его в бок пихнула, не сильно, так, чтоб не заснул. — Рассказывай…
— А не то?
Глаз он открыл, левый.
— А не то за кочергу возьмуся.
Ухватом-то оно удобственней спрошать было б, да где ж я в тереме боярском посеред ночи ухвата возьму? Вот и приходится кочергою обходиться, подручным, стало быть, как учил Архип Полуэктович, материалом.
Арей же не испугался.
Сел.
Зевнул.
И сказал:
— Мне это местное гостеприимство, уж прости, Зослава, очень подозрительным показалось. Тетка Алевтина сказала, что прежде-то в гости вас с бабкой не зазывали. Верно?
Я кивнула: как есть, не зазывали.
— А тут вдруг этакая милость… и с чего, спрашивается?
— Не знаю.
— И я не знаю. Ты у нас, конечно, ценный приз…
— Чего? — За кочергою было вставать далече, потому я вновь Арея пнула, пусть говорит, да не заговаривается.
— Это выражение такое. — Он не обиделся, но на всяк случай отсел подале. И верно, разговор долгий, на этакую никаких боков не хватит. — Про кровь берендееву вам уже объясняли. И потому, конечно, можно списать все на желание вашей боярыни породу улучшить…
— Какую породу?
От умный человек, а говорит порою такое глупство, что ни кочергою, ни ухватом не выбить!
— Собственную. Ты же сама слышала, дети здоровые будут, и их дети… и дар твой опять же, удача. Это немало, Зослава. И в ином случае я решил бы, что причина только в этом, но…
Он поднялся на ноги, легко, будто не сидел только что, оные ноги скрестивши. К двери подошел, прислушался. Кивнул и провел по ней ладонью. И по оное двери распозлись, растеклись нити бледное паутины. Оплели и дверь, и комнату.
Было иначе, чем в тот раз, когда буря играла с нами.
— Если она так хотела женить своего сына на тебе, то почему не сделала этого раньше? В деревнях, как понимаю, сватают рано. И возможности у нее имелись, и время. И о крови твоей она знала, не могла не знать.
Арей говорил тихо, а мне от слов этих и от паутины жутко делалося.
Вот же… съездила погостевать.
Домой, и завтре же…
— А она медлила, в Акадэмию позволила тебе отправиться, хотя, уж извини, Зослава, твое образование будущей родне невыгодно.
— Отчего? — Стало за себя обидно. Это ж выходит, что думает он, будто бы не будет у меня силов выучиться? Аль умишка недостанет?
— Оттого, что человеком образованным управлять сложней. А для родни благородной, прости, но я говорю, как оно есть, ты навсегда останешься холопкой. Таких оставляют в отчем имении, в тереме, девками сенными окружив, да наведываются раз в год, чтоб нового наследника сделать…