[Несчастные представители сего буйного и невежественного поколения погибли]» (XI, 311).
Говорили (вероятно) об оде «Вольность», именно за нее был выслан Пушкин шесть с лишним лет назад: вполне естественно, что при освобождении поэта из ссылки причина ее так или иначе фигурировала в беседе.
Надо полагать, что в ходе этой беседы Пушкин сумел донести до Императора нравственно-правовое содержание «Вольности» и «Бориса Годунова». И здесь очень важно представлять, насколько диаметрально противоположным должно было быть восприятие этих произведений Александром и Николаем, то есть монархом, «в ком совесть не чиста», против которого, собственно, и направлены оба произведения, и монархом законным, которого эти произведения не только не затрагивают, но в каком-то смысле выгодно отличают от его предшественника. Последнее было далеко не безразлично для Николая, вступившего на трон в трудной ситуации: военный мятеж, неясность с актом о престолонаследии, казнь пятерых декабристов… И всё это на фоне «благословенного» царствования Александра, никогда к смертной казни не прибегавшего, Царя – героя Отечественной войны…
Едва ли прошла мимо внимания нового Императора содержащаяся в «Вольности» идея главенства Закона, не допускающего его нарушения ни монархом, ни подданными; и выразительный пример – казнь Людовика XVI во время Французской революции и кара, обрушившаяся за это на французов в лице еще более кровавого диктатора – Наполеона:
Восходит к смерти Людовик
В виду безмолвного потомства,
Главой развенчанной приник
К кровавой плахе Вероломства.
Молчит Закон – народ молчит,
Падет преступная секира…
И се – злодейская порфира
На галлах скованных лежит.
(II, 46)
Вероятно, именно в этом контексте и возник разговор о 14 декабря, пересказанный Пушкиным.
Вот, собственно, что произошло 8 сентября 1826 г., когда уставший, невыспавшийся, изнервничавшийся и уже готовый разделить участь декабристов опальный поэт неожиданно оказался воскрешен к полнокровной жизни и был щедро осыпан милостями нового Государя. Это был поистине перелом судьбы, перепутье, потребность переосмыслить и нравственно переоценить многое из того, что представлялось ему истинным в годы ссылки. На это умонастроение как на один из глубинных смыслов стихотворения «Пророк» указывает поставленная под ним дата – 8 сентября.
Стихотворение в том виде, как оно дошло до нас, представляет собой окончательную, третью или четвертую по счету редакцию «Пророка», о чем пойдет речь ниже. Пока же мы говорим только об этой окончательной редакции.
Стихотворение, как известно, строится на поэтическом переложении соответствующих мест Библии. Используя яркие образы и лексику пророческих книг Исайи, Иеремии и Иезекииля, Пушкин создает развернутую поэтическую метафору своей собственной судьбы – всего, что довелось ему пережить: годы ссылки, благодарность Царю, освободившему его от ссылки, оценка своего прежнего творчества, надежды на будущее: