— Вам всё это кажется фокусами, а дело, которому я посвятил всю жизнь, простым шарлатанством? — поинтересовался он, нисколько не меняя тона.
Стол, на котором она лежала, повинуясь упавшим на сенсор старческим пальцам, покатился к угрожающего вида аппарату, занимающему пространство в треть кабинета.
— Не поднимайте голову, — добавил он, перед тем как стол вместе с Сандрой целиком заехал в утробу заурчавшего агрегата.
Центрифуга перед ее лицом закружилась, синие лампы принялись попеременно ослеплять ее, невзирая на закрытые веки.
— Нет, — сказала она, — я не думаю, что вы адепт лженауки, однако…
— Закончили, — перебил он ее.
Пляска света остановилась, центрифуга перестала урчать, а кушетка выкатилась на свободу.
— Теперь полежите десять минут — иначе у вас может закружиться голова.
— Хорошо… Так вот, доктор, не думаю, что ваш аппарат может что-то поменять. Человек может изменить сам себя, или его могут изменить внешние обстоятельства: облучение каким-то светом не может изменить его поведение и психологический портрет. Вы не сможете сделать никого лучше, убрать комплексы или исправить речь….
— Вы так считаете?
— Мур… Что за хрень?!
— Знаете что, я, пожалуй, схожу за кофе, а вы можете идти через десять минут.
— Мур, я… Твою мать! Доктор! Доктор Сармат постойте!..
Дверь кабинета закрылась, и Сандра оказалась предоставлена сама себе.
Прикусив губу, она покосилась на лежащую на столе папку, и едва не упала с кушетки, когда попыталась до нее дотянуться. Нарушить предписание доктора отнюдь не хотела — со старого хрыча станется устроить ей лоботомию, после того как она потеряет сознание от того, что поднялась с кушетки на пять минут раньше положенного.
Тем не менее, папка оказалась у нее в руках, и, закинув ногу на ногу, она стала читать содержимое лежа. Начала с личного дела объекта.
— Саймон Сэт, — произнесла она вслух, — что за идиотское имя.
Она открыла глаза и, сильнее прижав руку к пульсирующей ране, совершила рывок. Боль вспыхнула с новой силой — но эта боль помогла ей выбраться из грез о прошлом. Ей необходимо подняться и продолжить путь.
Еще недавно казавшаяся безграничной зеленая пустошь сильно изменилась за время проведенное ею в кратком беспамятстве: густорастущие луга, не знающие поступи стад жвачных животных, стали разнообразить проплешины — камни и галька не давали растениям заполонить весь мир, и валуны попадались на встречу все чаще.
Она продолжала истекать кровью и не забывала каждый миг проклинать Саймон Сэта. Но даже образ самого ненавистного ей человека блек и размывался с новым пройденным шагом, и очередным вытекшим из раны миллилитром жизненной силы.