Как только первые два тела начали оседать, ещё не понимая, что умерли, хватаясь за раны, я оттолкнулся и по мокрому мыльному полу скользнул дальше, работая ножом и заточкой. Оружие было разным, в этом то и была проблема. Стеклом я мог только резать, так как если колоть был шанс сломать нож, а заточкой только колоть.
Следующим стал замерший бугай с полным воды тазиком который он видимо собирался опрокинуть на себя, поэтому когда я скользя остановился около него, то со скоростью швейной машинки нанёс десяток удара заточкой в печень. Это был идейный руководитель горцев и их лидер, именно поэтому я, не работал по остальным, пока добирался до него, всего лишь открыл бедренную артерию у одного, и убрал его из игры. Тут я почему‑то вылетел из транса, видимо пульсирующая боль в голове вывела меня из него. Не сдерживая свои эмоций, я заорал, это был крик хищника, я буквально выплеснул этим криком свои эмоции. Стоявший неподалёку горбоносый парнишка, смотревший на меня с ужасом на глазах, за несколько секунд поседел, но мне это было безразлично, я резал, колол и снова резал.
Те сперва не сразу отреагировали, но когда смогли это сделать шестеро уже лежали на бетонном полу и к стокам начал течь покрасневшая вода, а я жёстко работал по остальным. Трое сразу выскочили за дверь, а вот остальные бросились кто ко мне, таких было большинство, двое подскочило к своему вожаку, пытаясь его вынести и доставить к врачу, но я не дал им это сделать, продолжая работать клинками. Осел с порезами первый, второй упал, выпустив ноги вожака с дыркой от работы заточки в глазу, но я начал уставать, и в голове пульсировала и нарастала боль.
Первым я лишился ножа, войдя под рёбра очередному абреку, он обломился у рукоятки, слишком сильный был рывок, потом у меня выбили из ослабленной руки заточку, и на руке повис один из чёрных, но я не сдавался. Мне крутили руки, наносили мощные удары руками по корпусу и голове, но я всё ещё был в сознании и смог в полубреду нанести последний удар. Вцепился в горло зубами подставившемуся чёрному, рывком дернул головой, чтобы вырвать гортань. После этого меня схватили за голову и последним, что я слышал, был хруст моих шейных позвонков. Только одно меня порадовало, одиннадцать трупов были моими, с остальными Граф справиться, да и утихомирятся они теперь. Это был намёк, намёк всем чёрным в лагере во всех барках. Думаю, они поймут.
Как‑то почти сразу, когда сознание погасло, у меня до сих пор эхом шёл хруст позвонков, я снова открыл глаза и удивлённо обернулся. Что удивляло, так это ясность в голове и никаких болей, вообще чистое сознание. Давненько у меня такого не было, года три — четыре, не меньше.