Может, ему профилактически морду набить? Пока он ещё акустику загрязнять не начал? Сразу поленцем по темечку для скорости? А то — холодно. Эти подростково-собачьи прелюдии… В форме облаивания, обрыкивания и обвизгивания…
Я так и не нашёл пары связанных жердей чтобы торчали у торца поленницы. Просто выбрал приглянувшуюся, забрался на штабель дров и уже подкидывал на руке подходящее «воспитательное» поленце, когда из-за угла штабеля вывернулся седобородый хрыч. В продранном тулупе, свороченным на ухо малахае и с железной клюкой.
Ага, сторож прибежал. Как это мне знакомо, как оно мне всё надоело, за восемь веков — ничего не изменилось… Не изменится. От дня нынешнего до века грядущего. Но попытаться нужно, прямо сейчас:
«Сегодня самый лучший день,
Пестреют флаги над полками.
Сегодня самый лучший день.
Сегодня битва с дураками».
Сторож орёт, заводя себя всё более громким визгом, всё более сильными выражениями. Машет клюкой на Добробуда. Тот, с охапкой поленьев у груди, испугано отступает, запинается, грохается на задницу в снег. Сторож вскидывает клюку. Бить, наверное, не будет. Если будет — не сильно. Так только, «для науки».
Ну что за страна?! Ну что за народ?! Безудержное служебное рвение. «Бдеть, переть, не пущать». А посмотреть? А подумать? Ведь по этому Колупаевичу видно — парнишка не из простых, на дровяного воришку… — не типичен. Просто спросить — нельзя? Теперь вот прыгать придётся.
«Пусть болит мая травма в паху,
Пусть допрыгался до хромоты…».
Спрыгиваю у сторожа за спиной. Тот разворачивается как есть: клюка — поднята, глаза — вылуплены, борода — заплёвана, речи — матерные. Укладываю поленце на ладонь левой, левую — к его лицу. Толчком правой пропихиваю поленце по ладони левой — к его носу.
— А-ах!
И — сел. На Добробуда. Тот… визжит, пищит и поленьями гремит. Не прекращая звучания, переходит к движению: выворачивается, выскабливается из-под сторожа, подымается. Медленный парнишка. Но цепкий — дровишки так и не отпустил.
— Дядя, мы — новые княжие прыщи. Все обиды — ко второму ясельничему Мончуку. А ты кто?
— Я? Я… эта… Я княжий слуга! Я самого светлого князя…!
— Цыц. Вот он (тыкаю пальцем в Добробуда) — боярский сын. Сын столбового боярина из славного града Пропойска. Ты ему только что слов разных наговорил. Про его матушку, про батюшку и про прочую высоко-боярскую родню. Знаешь сколько, по нынешним временам, стоит так поругаться? По «Уставу Церковному»? А нынче ещё и пост. Иван Златоуст сказал, а князь Роман подтвердил: «Истинный пост есть удаление от зла, обуздание языка, отложение гнева…». А ты на боярича со злом, да с необузданным языком… Прикидываешь, какого размера на твоей спине «отложение гнева» произойдёт?