Он подошел к Бриджеру; остальные расступились, давая дорогу.
– Где мой нож, Бриджер?
Гласс стоял прямо перед ним. Бриджер робко встретил его взгляд; слова, как и раньше, не шли на язык.
– Вставай.
Первый удар Гласса угодил в лицо; Бриджер не сопротивлялся, даже не пытался отвернуться. Под кулаком Гласса хрустнул нос, потекла кровь. Минута, о которой тысячу раз мечтал Хью, наконец настала – и он радовался, что не застрелил подлеца, не лишил себя кровавого удовольствия от мести.
Второй удар пришелся Бриджеру в подбородок, парня откинуло назад, к бревенчатой стене, так что он даже не свалился на пол, а остался стоять, распластанный на бревнах.
Гласс подступил ближе, не прекращая сыпать ударами. Лицо Бриджера покрылось кровью, кулак соскальзывал – и Гласс принялся бить в живот, а потом, когда парень свалился на пол, начал пинать его ногами. Бриджер не отвечал на удары и даже не защищался – он тоже ждал этого дня. Он знал, что пришла пора расплаты, и не пытался сопротивляться.
В конце концов из толпы выступил Хряк. Даже сквозь пьяный угар понял смысл кровавого зрелища – стало быть, Фицджеральд с Бриджером наврали насчет Гласса! – и все же Хряку сталь жаль товарища, которого так жестоко убивали. Он схватил Гласса сзади.
Хряка оттащил капитан Генри.
– Вы что, дадите ему убить Бриджера? – завопил Хряк.
– Я не собираюсь вмешиваться, – ответил капитан и добавил, пресекая протесты Хряка: – Тут решать Глассу.
Хью двинул Бриджера очередным пинком, и парень, как ни пытался, не мог сдержать стона. Гласс стоял над распростертым телом, тяжело дыша от усилия, в висках стучала кровь. В глаза опять бросился нож на поясе, Гласс вспомнил поляну и тот миг, когда Бриджер поймал нож, брошенный ему Фицджеральдом. Его, Гласса, нож! Хью, наклонившись к парню, вытащил из ножен длинный клинок, рукоять привычно легла в ладонь. При мысли о том, сколько раз нож выручил бы его в нынешних странствиях, Гласса вновь переполнила ненависть.
Миг, о котором он мечтал так долго, настал.
Миг отмщения, даже более упоительный, чем в мечтах.
Он перехватил нож поудобнее, чувствуя рукой знакомый вес. Оставалось замахнуться.
Он взглянул на Бриджера, так и лежащего у его ног, и вдруг все переменилось, желанная радость померкла. В глазах Бриджера он увидел не злобу – страх. Не протест – смирение.
Да защищайся же ты! – чуть не крикнул Гласс, отчаянно ожидая хоть малого жеста, который оправдал бы убийство.
Ничего.
Гласс, по-прежнему держа в руках нож, не сводил глаз с Бриджера. Память о предательстве затмилась другими картинами: как Джим ухаживал за его ранами, спорил с Фицджеральдом. Перед глазами возникло посеревшее лицо Ла Вьержа, лежащего на берегу Миссури.