Словно бы в ответ на мои мысли, Санн, а затем и Оми сбрасывают ровно те карты, которые мне требуются. И я – оп-ля! – заканчиваю первым. К их нескрываемой досаде.
– А я тебе так верила, – скорбно говорит Санн. – Так верила. Как самому родному человеку. Замуж бы пошла, если бы позвал, вот честное слово! Но уж теперьто ни за что не пойду. Теперь я тебя знаю! С самой, заметь, неприятной стороны.
Подсчет, впрочем, показал, что очков у Санн больше чуть ли не вдвое. Но это как раз ничего. Ее подсказки дела не испортят. Мою историю вообще ничем не перешибешь.
– Ну, во-первых, – небрежно говорю я, – ясно, что никакая это не бабка. А джинн. Заключенный разгневанным и хитроумным господином в сосуд из плоти, а не из меди, как делали прежде.
– Боже! – Санн картинно хлопает себя по лбу. – Ну конечно! Как я сразу не догадалась.
– И сколько тысячелетий ему еще так шаркать? – озабоченно спрашивает Оми. – Джиннов обычно надолго проклинают.
– В том-то и штука, что господин решил мерить срок заключения не годами, а шагами, – торжествующе говорю я. – Обрек беднягу сделать сто тысяч шагов, понадеявшись, что в таком ветхом теле он и тысячи не одолеет. Но наш джинн проявил стойкость, и обретет свободу уже сегодня, как только…
Я собирался сказать: «Как только свернет за угол», – но Санн меня перебила. Что ж, имеет право.
– Как только продаст последний букет, – восхищенно выдыхает она. – Отдаст его, предположим, какому-нибудь унылому умнику, который с пяти лет полагает, будто знает, как устроен мир, и чего от него ждать. Сделает шаг в сторону – скажем, чтобы взять свою кошелку. И это окажется самый последний шаг! И джинн метнется в небо огненным столбом, прямо у всех на глазах. Представляете, какой переполох поднимается?! Кто-то завизжит, кто-то перекрестится, кто-то пустится наутек, завоют псы и заревут младенцы, а охранник магазина «Зара» позвонит в полицию, но в целом, обойдется без особых жертв. И то-то наш умник попляшет!
– Поправка принимается, – говорю я. – Так даже лучше. Спасибо, Санн.
– Весело, – резюмирует Оми, затягиваясь трубкой.
В его устах «весело» – это даже круче, чем «ничего так» в моих.
– А теперь я сдаю, – объявляет Санн. – Давай сюда карты.
Санн всегда тасует долго. Ей просто нравится это занятие, и улица Радвилу послушно пустует, сколько заблагорассудится Санн. Наконец из-за угла выходит высокий мужчина с этюдником. Одетый при этом, как солдат великой армии какой-нибудь неведомой, но прекрасной страны: камуфляжные штаны и такая же кепка, украшенная пучком попугайских перьев, изрядно вылинявшая на солнце оранжевая майка и высокие ботинки цвета берлинской лазури. Коротко стриженные темные волосы выкрашены в тон ботинкам; в целом, композиция более чем удалась. И кому как не Санн ее оценить.