— А крепости?
— О них не упоминается.
— Значит, все остается по-прежнему.
— Да… А вас просят дать нарочному охрану до Полтавы и деньги на проезд.
— Однако-о, — протянул Веселицкий, пораженный наглостью просьбы. — Впрочем, ответ я дам завтра…
Вечером вместе с Дементьевым он обсудил сложившуюся ситуацию.
— Отправлять курьера с таким письмом нельзя! — убежденно заявил переводчик. — Трактовать без уступок крепостей — значит, прикрыть вольность Крыма бумажкой, а не солдатскими штыками и корабельными пушками. А мы в глазах ее величества будем выглядеть не токмо бездельниками, но и пособниками.
— Это я и сам знаю, — буркнул Веселицкий. — Но как поступить?.. И чтоб хана не обидеть, и чтоб его нарочный не доехал… Отказать-то я не могу: получится, будто мы против трактования крымской вольности. Умно придумали сволочи!
Дементьев хитро прищурил глаз:
— А вы его сиятельству напишите. Пусть придержит нарочного…
Шестого февраля ханский нарочный Мегмет-ага отправился в Полтаву, чтобы оттуда проследовать в Петербург. Сопровождали его два рейтара. В кармане одного из них лежало письмо Веселицкого, адресованное Долгорукову. Если бы Мегмет-ага знал содержание письма, то, вероятно, повернул бы назад — канцелярии советник просил командующего задержать агу в Полтаве (под видом карантина против моровой язвы) до получения подписанного акта.
Долгоруков рассудил по-своему: вернул Мегмета назад, усмотрев, что просьба о принятии ее величеством под свое покровительство Крымской области и утверждение ее вольности при заключении мира с Портой лишняя. Это, как уже неоднократно торжественно объявлялось, разумелось само собой.
— Неча государыне надоедать, — пробурчал недовольно Василий Михайлович, возвращая письмо татарину.
Тем временем Веселицкий, обнадеженный заверениями Олу-хани и нурраддина, приказал Дементьеву перевести набело акт об уступке крепостей и передать его хану для подписи.
Несколько дней прошли в смутном ожидании.
А затем одно за другим посыпались несчастья: здоровье старой Олу-хани, болевшей чахоткой, ухудшилось — она надолго слегла; нурраддин Батыр-Гирей, страстно любивший соколиную охоту, мчась за добычей, на полном скаку упал с лошади, сломал ногу и тоже оказался в постели.
Оставшись без влиятельных доброжелателей, Веселицкий загрустил. Он понимал, что окружение хана, особенно Джелал-бей и духовенство, уведут того с праведного пути. И не ошибся — акт вернули из дворца без единой подписи.
Тогда Петр Петрович отважился на рискованный шаг: обратился к Сагиб-Гирею с прошением о срочной аудиенции, поставив к тому же условие, что разговаривать с ханом будет с глазу на глаз.