Ларисса помогла ему подняться.
И тут брусчатка у них под ногами качнулась так сильно, что они оба упали.
Где-то рядом оглушительно загрохотало.
* * *
Широкоплечий мужчина устал. Ноги его, по толщине не уступающие бычьим окорокам, гудели от напряжения, вены вздулись на икрах. Зато все трупы в забрызганных кровью одеждах из рыбьей кожи ушли по реке кормить креветок и жучар-плавунцов, чтобы однажды возродиться икрой и мальками, – мужчина в это возрождение искренне верил, хотя никому, даже покойной жене и доченьке, о своей вере не рассказывал.
Во всем поселке пожар не тронул лишь его дом на сваях-столбах, поэтому мужчине понадобилось много времени, чтобы затушить в Щукарях все головешки, таская ведрами воду из реки. Напоследок он заменил в оконных проемах пленки рыбьих воздушных пузырей, расплавившиеся во время пожара. Пока он все это делал, его женщина сшила ему новую одежду взамен старой, безнадежно пропитавшейся кислой вонью пота. Теперь же, одетый в обновку, он стоял и смотрел в сторону Моса, и на скулах его перекатывались тяжелые желваки.
Женщина встала рядом. Ее глазах блестели, она то и дело облизывала свои пухлые губы и поправляла рыжую косу. Кожаные куртка с вышивкой и костяными вставками и рубаха на ней были расстегнуты, так что ее пышные прелести были доступны взору.
Она похлопала Майдаса по мощному плечу.
– Не бойся, мой сын защитит твою мертве-е… э-э… твою дочурку.
В горле его забулькало, захрипело и наконец прорвалось наружу:
– Солить твои жабры, я-то как раз и не боюсь, крюк мне в печень. Да и скорее моя дочурка вытащит из передряги твоего криволапого увальня, зачатого в нужнике и способного разве что из пищи делать навоз.
– Что?! Да мой сын осчастливил твою девку, эту саранчу, уже только тем, что позволил ей с ним заговорить!
Так у них случилась первая семейная ссора, которая, впрочем, вскоре завершилась натужным пыхтением и стонами в жарких объятьях, и до утра Майдас называл Миррайю «моей госпожой». И утром называл, и днем. А потом в Мосе что-то случилось, они оба почувствовали это и вскочили на ноги, по их чреслам стекал пот, а над рекой заполошно орали чайки.
* * *
Пролетая над Разведанными Территориями, под мерный рокот движков спасательного ранца майор Мазарид поклялся сам себе во что бы то ни стало настичь ренегата Хэби, где бы тот ни был, за какой бы стеной ни скрывался.
Трижды Мазарид терял сознание – слишком много крови он потерял, – и трижды его одолевали видения, в которых он пытался пройти через матово-черную стену на границе с Темными Землями – и не мог сделать и шага. Его просто накрывало волной такого страха, что он только чудом не обмочился. Он пытался превозмочь этот страх, но это было выше его сил, майора хватало только на то, чтобы справиться со своими сфинктерами. Он не боялся, когда один сражался против двух десятков чистяков, ему не было страшно, когда ему отрезали руку, он тогда смеялся в лицо своим мучителям, но эти видения, эта проклятая стена, вздымавшаяся к небу над зеркальной поверхностью слизи!..