– Могу я взять меч? – спросил грек, указав на изящный копис на земле рядом, и Квинт восхитился его бесстрашием.
– Он хочет взять свой меч, центурион.
– Для этого он должен поклясться, что не будет нападать ни на кого из наших людей ни днем ни ночью, – ответил Коракс.
Квинт подошел и подобрал оружие. Клинок был покрыт кровью. Римской кровью, злобно подумал гастат и с опаской приблизился к Клиту. Он никогда не возвращал оружие врагу.
– Ты должен дать клятву не причинять нам вреда ни днем ни ночью.
– Клянусь перед Зевсом Сотером не делать этого, – сказал Клит, протянув руку к копису.
Квинт поколебался в нерешительности. Они смотрели друг на друга поверх меча. В глазах Клита пылал огонь.
– Если мы встретимся снова, я убью тебя и твоего центуриона.
– Можешь попробовать. Мы будем готовы, – злобно ответил Квинт. – А теперь иди.
Без лишних слов Клит перешагнул через тела своих солдат и пошел по направлению к Сиракузам.
– Мужественный человек, – заметил Коракс. – Если все защитники Сиракуз похожи на него, осада может продлиться дольше, чем думает Марцелл.
– Мы увидим бабуку?
Аврелия улыбнулась. Тонкий голосок Публия, как всегда, коверкал слово «бабушка». Ее мать терпеть такого не могла. Сколько бы дочь ни говорила ей, что он в конце концов научится говорить правильно, Атия всегда поправляла его. Мать с нежностью смотрела на сына сверху, держа за ручку.
– Да, милый. Скоро мы увидим бабушку. Уже недалеко.
Уже вовсю было утро – самое безопасное время, чтобы прогуляться по Риму, а эта часть Палатина была респектабельным районом. И все же серые глаза Аврелии обежали людную улицу, высматривая возможные опасности. Жестокое нападение, пережитое ею перед рождением Публия два с половиной года назад, навеки оставило рубец. Элира, ее иллирийская рабыня, шла за нею по пятам – компания и одновременно ограда от преступников. В двух шагах впереди шел Агесандр. После смерти Суни, друга Ганнона, Аврелия не доверяла отцову надсмотрщику, даже боялась его, но на грязных улицах столицы была рада присутствию мужчины.
Ничего странного, что он тоже был здесь. Когда им пришлось покинуть свое поместье, а потом и саму Капую, Агесандр остался без настоящего дела. Однако он прожил с семьей много лет. Как бы само собой, он стал слугой и телохранителем для Атии, матери Аврелии. В течение полных хаоса страшных недель после Канн, когда сделалось ясно, что Фабриций не вернется домой, Агесандр стал для Атии незаменимым. Теперь, когда мать и дочь жили в Риме, он почти не отходил от нее. Аврелия, жившая рядом в доме своего мужа Луция, не стала возражать против этого, понимая тоскливое настроение матери. Ей не приходилось видеть его каждый день, но в такие дни, как сегодня, он действительно обеспечивал безопасность.