Я сдержалась и не сказала ей, что я совсем не одинока, вокруг меня плещется море человеческих голосов, оно в положенное время поднимается и опадает с приливом и отливом; у меня есть близкие друзья, завидная профессия, светские тусовки в перерывах между фильмами, такую жизнь я сама выбрала, она наполнена тайными и явными образами, реальным и придуманным, и она предельно напряженная. Для Фелисити, как и для большинства ее сверстниц, одиночество означало отсутствие мужа и детей, и их у меня в мои тридцать два года действительно не было. Мы, дети и внуки таких женщин, как Фелисити и Эйнджел, научились защищать себя от горя и страданий, которые нам достаются, когда мы посвящаем свою жизнь мужчине, или ребенку, или какому-то делу.
— Прошу тебя, поговорим об этом завтра, — взмолилась я. — Почему ты не хочешь вызвать врача, пусть он посмотрит твою руку.
— Он сочтет, что я слишком мнительная, — возразила она таким тоном, как будто ничего другого от врачей и ожидать нельзя, и я подумала, что хоть Фелисити и прожила в Америке столько лет, в душе она по-прежнему англичанка. — Нет, София, я вижу, ты не хочешь мне помочь. — Она положила трубку. Я набрала ее номер, но она не ответила — обиделась. Бог с ней, я легла, не раздеваясь, и провалилась в сон, а утром мне стало казаться, что я придумала весь этот разговор. Впрочем, размышлять об этом не было времени.
Утром в монтажной был сумасшедший дом: конечно же, явился Гарри Красснер — огромный, волосатый, шумный и обаятельный. Крупные киношные деятели бывают двух разновидностей: пламенные эндоморфы, которые подчиняют вас себе, подавляя сопротивление физически или психологически, очаровывая и порабощая, и бескровные эктоморфы, на вооружении которых легкая ехидца в вашем присутствии и удар в спину, едва вы отвернулись. Красснер — ярчайший пример первой разновидности; продюсер Клайв, низенький, коварный и голубой, относится ко второй.
Мы пытались сосредоточиться на фильме и уладить разногласия, а в монтажную тем временем все набивался и набивался люд в разной стадии приближения к невменяемости. Желтая пресса прознала, что наш главный герой, юный красавец Лео Фокс, — голубой, Оливия же, его возлюбленная по фильму, призналась в предпоказном интервью какой-то бульварной газетенке, что она — лесбиянка. У Гарри хватило великодушия заметить, что, учитывая новые открывшиеся обстоятельства, я неплохо справилась со сценами в постели. Мне хотелось огрызнуться, что я справилась бы еще лучше, дай он мне хоть на четверть больше метража, но я сдержалась; Клайв не сдержался и заявил, что директора по кастингу и всю службу рекламы надо гнать в шею; чокнутая тетка из костюмерной доказывала, что она тоже непременно должна присутствовать при обсуждении, хотя всем было ясно, что на данном этапе она здесь совершенно не нужна. Гарри то и дело царапал своим колючим подбородком мое открытое плечо. Плечо не собиралось никого соблазнять, просто кондиционер, как и следовало ожидать, не работал, в монтажной было невыносимо жарко. Я разделась до легкой маечки, а лифчиков я не ношу, грудь у меня маленькая и крепкая.