И поэтому, когда Уолкер Тисдейл впал в меланхолию, устремив глаза в никуда, то есть туда, где никому не суждено увидеть утро следующего дня, его товарищи не могли оставить это без внимания.
– Откуда ты взял, что тебя должны убить? – спрашивали они Уолкера.
– Просто знаю, и даже знаю как, – отвечал тот. – Меня казнят за нарушение дисциплины. Они отведут меня в сосновый лес на вершину холма, заставят рыть себе могилу, а потом выстрелят в голову...
– Кто это они, Уолкер?
– Полковник Блич и другие...
– Но ведь они считают тебя примерным солдатом!
– Завтра все изменится.
– Никто не может знать, что будет завтра!
– А я знаю.
В его голосе и взгляде была та же убежденность и твердость, с какой он говорил о попадании в цель на учебных стрельбах.
Вечером, после ужина, он попросил воды, и новобранец, прежде не отдавшийся услужливостью по отношению к товарищам, побежал искать стакан В казарме стаканов не оказалось. Один из солдат допил остатки контрабандного самогона из кувшина, сполоснул его и наполнил водой.
Уолкер не спеша поставил оружие в козлы и посмотрел на воду. В этом взгляде была глубокая мудрость, пришедшая на смену мальчишеской наивности. Он выпил воду до последней капли.
– Вот и все, ребята. Я видел во сне грифа, он окликнул меня по имени. Больше я не буду ни пить, ни есть.
Его товарищи подумали, что он, скорее всего, тронулся умом: за все время обучения они ни разу не видели в этих местах грифов. Их обучали уже десять месяцев, тогда как в обычных условиях первичная боевая подготовка занимала не более двух.
– За два месяца нельзя даже научить как следует зашнуровывать ботинки. А я сделаю из вас настоящих солдат!
Произнося слово «солдат», Блич понижал голос и принимал горделивую осанку. Тяжелая блестящая ручка хлыста легонько ударяла по голенищу.
В то злополучное утро, когда Уолкер приготовился умирать, сержант, как всегда, разбудил всех истошным воплем:
– Подъем! Обуться, надеть шорты!
Им предстояла ежеутренняя пятимильная пробежка в одних шортах. Их гоняли с полной боевой выкладкой трижды в день.
Уже давно они перестали удивляться и тем более обсуждать порядки в лагере. Как раз один из новобранцев, чей брат служил в воздушно-десантных частях, запел на марше. В наказание его заставили пробежать несколько лишних миль: в этой части не допускалось никакого шума – ни в походе, ни на занятиях.
– Шума еще будет предостаточно, когда настанет решающий день, – пообещал им Блич.
Они не поняли, о чем он говорит, а спросить побоялись. Эти слова – «решающий день» – употреблял и лейтенант, хотя тоже не понимал их смысла. Он твердо знал лишь то, что у него две семьи, спортивный автомобиль «альфа-ромео» и что обе его дочери учатся в частной школе, на что идут немалые денежки.