– Есть сценарий, – ответила она. – Опять без погонь и выстрелов. Меня давно интересовала судьба талантливого человека, который сообразно своей профессии рано уходит на пенсию. Это общая судьба людей балета: тридцать восемь лет – и ты уже не нужен! Человек полон сил и творческой энергии, но уже нет того прыжка, того полета… И это такая драма! И потом… есть нечто личное, о чем я до сих пор никогда не говорила. Меня все запомнили по «Карнавальной ночи» – жизнерадостной, веселой. Я пришла на экран счастливой и оптимистичной! Мне казалось: ничто меня не сможет сломать, я обязательно прорвусь! И депрессия никогда меня не коснется. Но этот человек из моих ранних фильмов – умер, его нет. Любовь – восторг – обман… Так что это будет история о том, как чистые души ломаются от окружающей неправды. И как к концу фильма они становятся совсем другими.
– Героиня этого сценария – актриса?
– Совсем нет. Она медсестра. В санатории, в приморском городке. А герой – бывший танцовщик. Красавец, как в американском кино.
– Фильм снова музыкальный?
– Там много музыки. Будет и сегодняшняя – знаете, на трех нотах. Но обязательно будут и скрипки – когда стихает весь этот шум.
– Остается ждать окончания кризиса?
– Будущее, как всегда, светло и прекрасно. Но пока – темно…
Нас во ВГИК поступили пятнадцать человек, закончили тринадцать, снимались в кино трое. Это же очень больно, когда не состоится судьба! Люди спиваются, кончают самоубийством. Если бы я отважилась преподавать, я взяла бы людей закаленных, и мы бы им отменили все семейные дела. Потому что как только начинается печь, борщ, дети, распри – тут все и заканчивается. Жестокая профессия – как в балете, как в спорте.
Из «Прямой линии» с читателями «Известий»
Она была не только непревзойденно чуткой актрисой. Она была из тех, кого называют человеком без кожи. Сгусток обнаженных нервов.
Поэтому так остро ощущала конечность всего сущего – и своей жизни тоже. Это лишь мое предположение, но оно основано на многолетнем нечастом, но постоянном общении с нею и многократном просмотре ее картин, не всегда лучших, но всегда в какой-то степени исповедальных.
Я почувствовал это, едва познакомившись с нею после той злосчастной травмы на фильме «Мама», – актрисе тогда было всего сорок лет, но одной из первых фраз, которую она мне сказала, сыграв радостное удивление, была все та же: «Как видите, я еще жива!»
Вы помните: эта фраза стала лейтмотивом ее жизни, с ней она часто выходила на сцену: «Здравствуйте, как видите, я – еще жива!»
И зал понимающе смеялся, и аплодировал, и радовался.