– Заткнись! – скомандовал главарь.
Когда они вошли в закуток в конце салона, главарь забрал Кевина у Кэти.
– Обыщи ее, – приказал он своему сообщнику. Последовала тирада на незнакомом Кэти языке. «Должно быть, это арабский», – подумала она. Произнося эту тираду, светлокожий растопыривал пальцы, словно подвергая сомнению разумность приказа.
Главарь ответил какой-то короткой гневной фразой, и его сообщник склонил голову.
– Раздевайся, – приказал он, – я буду тебя обыскивать.
Всхлипывая, Кэти сняла жакет в клетку, белую блузку, расстегнула юбку. Она отвела от бандитов глаза.
– Тебе же велели раздеться, – рявкнул главарь. – Снимай с себя все. Ты что, не знаешь, что значит раздеться?
Склонив голову, Кэти завела руки за спину и расстегнула лифчик. Она была слишком перепугана, чтобы испытывать стыд.
Она стянула с бедер трусы, и они сползли на пол.
– Теперь обыскивай се, – сказал главарь. – Руками.
– Да, Махмуд, – отозвался светлокожий.
– Не называй имен, – сказал главарь Махмуд.
Кэти закрыла глаза. Она чувствовала, как проворные руки бандита шарят у нее по плечам, под мышками, по спине.
– Дальше! – сказал Махмуд.
Кэти почувствовала, что руки задержались у нее на груди, и вопреки желанию откликнулась на это прикосновение. Руки спустились вниз, по бокам, потом, вначале грубо, затем осторожно рука вошла в ее тело. И тело предало ее. Разум сказал «нет», а тело сказало «да».
Ее глаза были закрыты, когда он овладел ею. Мысленно она просила прощения у мужа. Она не могла двигаться в такт движениям насильника и от этого испытывала тайное торжество. Она словно одеревенела. Не успел первый бандит покинуть ее тело, как тотчас же ею овладел другой. В этот раз было больно, а в третий раз она готова была кричать от боли.
Закончив, бандиты втолкнули ее в ванную комнату и заперли дверь. Она почувствовала, как самолет качнулся, и продолжала повторять, словно заклинание, что рано или поздно этот ненадежный воздушный объект должен будет приземлиться.
В ванной комнате было холодно, она попыталась укрыться полотенцами. Она ощущала себя разбитой, никчемной и измученной. Но в то же время она знала, что ей не в чем себя винить.
Она постучала в дверь. Молчание. Она постучала снова. Молчание.
– Пожалуйста, принесите моего ребенка. Моего ребенка! Отдайте мне хотя бы ребенка.
Молчание. Она принялась изо всех сил колотить в дверь.
– Тихо! – раздался грубый окрик.
– Отдайте мне ребенка, моего ребенка, – хныкала она.
– Молчать!
Она услышала за дверью детский крик. Это плакал Кевин.
– Отдайте мне ребенка! – вопила она. – Сволочи проклятые! Верните мне моего ребенка! Ублюдки! Звери! Отдайте мне ребенка!