Ротберт закричал от обиды. Бывший противник, несмотря на усталость, ринулся на выручку товарищу. Однако калека оказался поразительно ловок, он и отражал палкой выпады Гутбертова меча, и колотил незадачливого «победителя при Гастингсе». При этом Петр продолжал сидеть в пыли, он просто не мог подняться из-за зажатого под мышкой Ротберта.
Слабость юных героев заключалась не в недостатке сил физических, а в нехватке ума. Догадайся Гутберт зайти к воспитателю сзади, тому пришлось бы изрядно попотеть. Но мальчик сражался, как подобает рыцарю, то есть в открытую.
В те времена личная доблесть почиталась куда выше, чем здравый смысл и целесообразность, — общая польза, то есть то, что у нынешних полководцев зовется стратегией и тактикой ведения военных действий, ценилась часто невысоко.
Очень скоро храбрец Гутберт, вскрикнув, уронил оружие, а неодолимый инвалид ногой, обутой в рваный сапог, подвинул к себе меч.
— Просите пощады, щенки, — сказал он и захохотал, немного ослабив хватку, давая возможность наследнику Рикхарда произнести позорные слова: «Сдаюсь, ты победил».
Петр успел заподозрить что-то неладное: слишком шкодливое и торжествующее выражение появилось вдруг на потной мордашке Гутберта. Слишком уж засияли глаза у сорванца. Надо бы было повернуться, но… старик не успел этого сделать.
— А! А-а-а! — забулькал он и принялся отплевываться. — А-а-ах! Сучка, шлюхина дочка!
Зеваки (а их на чужой позор всегда видимо-невидимо соберется) держались за животы, покатываясь со смеху, и указывали пальцами на доблестного воина, облитого мочой из горшка, который вывернула на него молочная сестра Гутберта, дочь прачки, рыжекудрая Гарлетва.
— Освежился, Петр? — участливо интересовались одни.
— Может быть, тебе еще полить, косорожий? — беззлобно дразнили калеку иные.
Третьи, восхищаясь смелостью и ловкостью юной красавицы кричали:
— Молодец, девка! Принеси ему еще, дочка! Пусть охладится, а то шибко горяч с детьми воевать!
Ротберт высвободился и плашмя огрел Петра мечом по голове (воин из-за жары шлема не надел, просто замотал голову и лицо, чтобы уберечься от пыли, куском материи, как делают арабы). Гутберт тоже успел возвратить свое оружие, но о том, чтобы пустить его в дело, подобно партнеру по поединкам, и не думал. Впрочем, то, что сделал Ротберт, было, пожалуй, самым смелым его поступком за сегодняшний день. Старик встал и бросился на мальчишек с единственной целью: поймать хоть одного и задать хорошую трепку, такую, чтобы уж проказник неделю сесть не мог.
Гутберт как раз замешкался, и несдобровать бы ему, но в это время дозорный на стене закричал что было сил: