Дневник царевны Несмеяны (Фортель) - страница 2

Папа взял стакан воды, чтобы запить пилюлю, и тут я не выдержала. Бросилась на него, повисла на руках, и, отчаянно рыдая, умоляла этого не делать. Я очень боюсь остаться круглой сиротой.

Папа сдался. Выплюнул пилюлю, а меня ухватил за косу и вытащил из дворца. Это самое страшное папино наказание. Он никогда меня не бьет. С тех пор, как поклялся в этом на смертном одре моей матушки. Получается, я его не на шутку разозлила.

Я до вечера пролежала на дорожке, глядя на облака. Из белых они постепенно стали розовыми, потом фиолетовыми, а потом превратились в серую вату. Очень похожую на ту, которой законопачены окна второго этажа. За серой ватой мигали звезды. И я вдруг поняла, что вокруг меня бесконечность. И в этой синей бесконечности я меньше песчинки. А разве песчинки бояться умереть? Я решила, что завтра съем чертову пилюлю, раз папе это так важно.

Как ни странно, эта мысль меня успокоила. Я взяла горсть песка, чтобы ничего не забыть, и пошла спать.

Я написала, что все это время я плакала? Кажется, нет. Ну, теперь уже написала…

* * *

Утром я попыталась пересчитать песчинки. Не смогла — их тысячи тысяч. И все это огромное количество легко умещается у меня в руке. Я пересыпало песчинки в пузырек из-под духов и вышла к завтраку. Папа пил кофе и со мной не разговаривал. На другом конце стола меня ждала моя чашка. Такая одинокая и хрупкая… (Клякса) Но я не стала плакать, так как вовремя нащупала в кармане пузырек. Я сказала папе, что готова съесть волшебную пилюлю. Папа очень удивился и отложил газету. Спросил, что со мной случилось. Тут я все-таки разрыдалась… Но заранее папу расстраивать не захотела — сказала, что ничего.

Папа сбегал на кухню и принес пилюли. Вытряхнул на ладонь одну, потом подумал — и еще одну. Сказал, что вторую съест сам. Я ему не позволила. Про себя-то я поняла, что песчинка, но папу мне слишком жалко. Быстро схватила пилюлю, кинула в рот и запила кофем. Или кофеем? Жалко, что моему учителю словесности папа отрубил голову. А то можно было бы спросить у него. Он был очень ученый человек. Знал, как пишутся все-все слова, даже те, которые давно вышли из употребления. Но нисколько не сомневаюсь, что его умная голова сейчас выглядит так же, как все прочие — пустой череп с дырками вместо глаз и носа. Стоило для этого всю жизнь читать ученые книжки?

Я отвлеклась. Но это только потому, что ничего со мной не случилось. Папа был прав — пилюли оказались безопасными. А в остальном он ошибся — от них совсем не хотелось смеяться и петь. Наоборот… Странно, я не помню кого или чего мне стало жалко. Совсем не помню. Но хорошо помню, что так сильно я никогда еще не рыдала. Словно у меня в каждом глазу открыли по крану с проточной водой.