— Какого же черта! Вы что, не знаете, как в таких случаях поступают? Увольняйте, набирайте новых! И не трусьте, будьте мужчиной. Я при первой возможности приеду. А пока держите меня в курсе. Все!
Он бросил трубку, нервно закурил.
— Снова неприятности? — осторожно спросила Марта.
— Хорошего мало.
— Вот видишь, Рихард, надо скорее ехать.
— У тебя на все один ответ. Живешь как во сне. А ты проснись, оглянись вокруг. Ты хотя бы представляешь себе, что там сейчас происходит?
— Я давно как во сне, — сдавленно проговорила жена. — Тем более надо торопиться. Чтобы не проспать все на свете.
Он удивленно посмотрел в ее сторону, натянуто улыбнулся:
— Ну вот, еще один аргумент. — Рихард подошел к ней, взглянул на спящего малыша. — Ты полагаешь, ему уже не страшны такие путешествия?
— Рихард, мы ведь решили. И я не хочу больше об этом говорить.
В бездонной глубине июньского неба радостно и счастливо заливался жаворонок. Летний зной, жар накаленных стен казался осязаемым. Он вливался в раскрытое, но забранное решеткой окно комнаты следователя. Этот кабинет в следственном изоляторе был не похож на те кабинеты, в которых проходили первые допросы политзаключенных. Бросались в глаза некоторые дополнительные детали обстановки — медицинская кушетка с кожаной обивкой, раковина, возле которой на вешалке висело несколько полотенец, эмалированное ведро со шваброй. На столе следователя — грузного, полнокровного мужчины — жужжал вентилятор. Но он не давал желанной прохлады, и полицейский беспрестанно пил воду, наливая себе из графина.
Калниньш, ссутулившись, сидел напротив него на привинченном к полу табурете и угрюмо молчал.
— Думаешь, ты — латыш? — Следователь сдернул с вешалки полотенце, вытер пот и вернулся к столу. — Только потому, что у тебя такая фамилия — Калниньш. Нет, ты не латыш… Ты продажная шкура! Тебе эти… русские платят. Вы все у них на жаловании.
Казалось, Андрис его не слушал — сидел, углубленный в свои мысли.
— А какой, интересно, валютой они с вами рассчитываются? Рублями или латами? — Расстегнув рубашку на потной груди, следователь еще ближе нагнулся к вентилятору. — И вот из-за таких подонков… Вы же подонки! Только мутите своей грязной пропагандой головы честным людям. А я должен во всей этой заразе копаться, марать себе руки… Дохнуть вот в этой жаре! — Следователь переложил на столе бумаги, раскрыл папку с делом. И мало того — еще иметь кучу неприятностей. «Негуманное поведение», «несоблюдение норм допроса»… Как будто я тут допрашиваю приличных людей, а не всякую сволочь. — Он вылил из графина в стакан остатки воды, выпил и пошел к крану, бормоча себе под нос: — Ладно, гнида, я тебя пальцем не трону. Ты у меня сам сдохнешь. — С полным графином вернулся к столу, выпил стакан воды и сказал другим, деловым тоном: — Итак, начнем расследование по всем юридическим нормам. Разрешите представиться. Я — следователь политического охранного отделения города Риги, моя фамилия Спрудж.