Я далеко не во всем согласен с Покровским. Не согласен, в частности, с его делением интеллигенции. Как ни парадоксально это может прозвучать, практический большевизм возник на пересечении этих двух, казалось бы, взаимоисключающих течений – прекраснодушного идеалистического отрыва от реальности и яростной приверженности к экономическому быту в его наиболее примитивных проявлениях.
Но разговор сейчас не о том. Столь широко цитируя публицистов из среды либеральной интеллигенции, выступивших в середине 1918 года, я хочу показать общность их восприятия происходящего с восприятием героев этого очерка. Ни те, ни другие не были реакционерами-охранителями. Федотов закончил статью от 22 апреля 1918 года так:
«Одна перед нами цель. Дерзновенна эта цель, но время требует подвига: спасти правду социализма правдой духа и правдой социализма спасти мир»[27].
Но их понимание социализма существенно отличалось от большевистского. Изгоев призывал:
«Теперь мы должны уметь отличать в социализме то здоровое, что в нем есть, от утопических фантазий, столь гибельных для государства и народа».
И тех, и других поверг в ужас прежде всего разгул безграничного насилия и пренебрежения ценностью человека как такового. Оценивая уровень насилия на июнь 1918 года, Изгоев писал:
«Дурным было правительство старого строя, но большевистское оказалось с этой точки зрения еще худшим»[28].
Ахматова, как истинная русская интеллигентка, как христианка, не снимала с себя вины за льющуюся кровь и не отрекалась от «черного стыда» за творившийся вокруг ужас.
Близкие к Ахматовой люди понимали особое значение этих стихов. Недаром Тынянов в статье «Промежуток», написанной в 1924 году, пролежавшей под спудом пять лет, что не случайно, и опубликованной в книге, среди других статей, в роковом 1929 году, счел необходимым вспомнить замечательное «Когда в тоске самоубийства», с огромным риском для себя и для автора цитируя лишь единожды опубликованные крамольные строки. И не менее симптоматично, что следом Тынянов цитирует «Лотову жену», окаменевшую от ужаса перед прошлым:
Взглянула – и, скованы смертною болью,
Глаза ее больше смотреть не могли;
И сделалось тело прозрачною солью,
И быстрые ноги к земле приросли.
Это был шифр. Уже в 1924 году Тынянов, мыслитель и великий угадчик будущего, напоминал кругу посвященных об истоках приближающейся трагедии.
Чтобы понять еще яснее, как же относился круг Ахматовой к событиям 25 октября, нужно перечитать чрезвычайно близкого ей Мандельштама, с которым они в конце 1917 года встречались почти ежедневно.