Когда октябрьский нам готовил временщик
Ярмо насилия и злобы
И ощетинился убийца-броневик
И пулеметчик узколобый,
Керенского распять потребовал солдат,
И злая чернь рукоплескала:
Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,
Чтоб сердце биться перестало!
И укоризненно мелькает эта тень,
Где зданий красная подкова;
Как будто слышу я в октябрьский тусклый день:
Вязать его, щенка Петрова!
Среди гражданских бурь и яростных личин,
Тончайшим гневом пламенея,
Ты шел бестрепетно, свободный гражданин,
Куда вела тебя Психея.
И если для других восторженный народ
Венки свивает золотые –
Благословить тебя в глубокий ад сойдет
Стопою легкою Россия.
Стихи эти, откровенно оппозиционные новой власти, опубликованы были в той же «Воле народа» 15 ноября 1917 года.
Восприятие октябрьских событий как контрреволюционных и антидемократических не было особенностью поэтического взгляда. Взгляд этот вполне совпадал с точкой зрения недавних соратников большевиков по борьбе с самодержавием. Известный историк С. Мельгунов так описывает заседание Московской городской думы 6 ноября 1917 года:
«Даже убеленный сединами председатель Думы, все время просивший Думу успокоиться и выйти из атмосферы гражданской войны, не выдерживает своей роли арбитра и призывает в патетической речи Думу к беспощадной и упорной борьбе. “Я снова буду бороться за свободу и с большевиками так же, как всю жизнь боролся с царскими прихвостнями. Они губители свободы, они предатели, они изменники…” Когда я просыпаюсь утром, то я спрашиваю себя: “Каледин пришел в Москву или Корнилов? Тот ужас и то разрушение, которое произвели большевики, мог бы сделать только тот, кто всеми силами своей души старался бы задавить свободу, задавить революцию”»[29].
Что до Мандельштама, то симпатия, возможно, преувеличенная трагическим моментом, к Керенскому – это симпатия к демократическому пути. Здесь нет смысла анализировать государственные таланты Керенского и его способность возглавлять страну в кризисный период. Дело не в нем, а в том, что он символизировал для Мандельштама.
И чрезвычайно важна последняя строфа, противопоставляющая Россию как высшую историческую инстанцию заблудшему народу (ахматовская «мечущаяся толпа»).
От этого стихотворения далеко идут смысловые нити.
Если Керенский – Христос («социализм Христа» – у Пастернака), то Пилат соответственно Ленин. Это не случайное поэтическое завышение. В российской либеральной мысли была традиция отождествлять попранную самодержавием русскую свободу с распятым Христом. На Пасху 1906 года, когда начались выборы в первый русский парламент – Государственную думу, кадетская газета «Речь» писала: