Драма великой страны (Гордин) - страница 240

20 июня 1918 года был убит эсером народный комиссар Володарский.

26 июня Ленин послал из Москвы гневное письмо в Петроград:

«Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет!

Ленин»[56].

Трагическая парадоксальность ситуации заключалась в том, что террором против большевистских лидеров занялись, главным образом, их вчерашние союзники и соратники по освободительному движению – социалисты, а от массового террора страдали безвинные представители «зажиточных сословий», в том числе и интеллигенции, случайно попавшие в заложники. Это перерастало в огромную кровавую несправедливость, отнюдь не гасившую возможность сопротивления, но стимулировавшую его. «Массовидный террор», перераставший во всероссийский самосуд с той и с другой стороны, ломал моральные представления и уничтожал возможность примирения и компромисса.

Ценность человеческой жизни упала до нуля. Самоценность человеческой личности стала фикцией.

Федор Степун писал о временах военного коммунизма:

«Со дня на день креп террор, людей преследовали не только за их деяния и мысли, но и за их бездейственное немое бытие. Смертные приговоры выносились и приводились в исполнение не в порядке наказания за преступление, а в порядке ликвидации чужеродного и потому не пригодного для социалистического строительства материала. Помещики, буржуи, священники, кулаки, белые офицеры так же просто выводились в расход, как в рационально поставленных хозяйствах выводится в расход одна порода скота ради выведения другой»[57].

Степун, как мы знаем, вовсе не был сторонником самодержавия и реставрации. Отнюдь. Он был убежденным демократом и активным деятелем послефевральского периода. Он не был ослеплен партийной ненавистью и отдавал должное различным политическим фигурам и движениям. Он писал, например:

«Монументальность, с которой неистовый Ленин, в назидание капиталистической Европе и на горе крестьянской России, принялся за созидание коммунистического общества, сравнима разве только с сотворением мира, как оно рассказано в книге Бытия».