— Видите ли, — сказал я на этот раз несколько неуверенно, — в нем именно нет ничего особенного.
— А почему он должен быть особенным? — спросил он уже с легким нетерпением.
— Не знаю, — ответил я, — но я читал множество статей разных журналистов с описанием вашего взгляда, и все они неизменно восхищались им.
— Еще бы! Я же им платил.
— Всем? Даже тем, кто пишет в крупных международных еженедельниках?
— Разумеется, — ответил он почти мечтательно, — так или иначе, я им всегда платил.
— Но некоторые все же писали, что у вас взгляд грифа или кобры.
— Ну и что же? Это как раз то, что надо: людям это нравится. По моему указанию проводилось множество опросов о том, каким должен быть у меня взгляд или каким его представляют себе люди; не думайте, что сотрудники президента транснациональной компании будут недовольны тем, что у него орлиный взгляд — его это нисколько не порочит. Ну а вы, как бы вы определили мой взгляд? Что вы увидели за моими очками?
— Прошу прощения, но я вижу слегка выпуклые серо-зеленые глаза.
— Браво! Я знал: вы нужный мне человек! — воскликнул американский магнат. — Совершенно верно: у меня выпуклые серо-зеленые глаза, но мне очень давно никто этого не говорил! Так вот, эта история с моим взглядом — прекрасное вступление к нашему разговору; сначала эта тема вызвала у меня раздражение, но в сущности оказалась интересной проверкой. Да, несомненно, вы тот самый человек! Мои сотрудники совсем не плохи, но, как только тема беседы выходит за привычные рамки, они сразу теряют почву из-под ног. Скажу вам прямо, я сыт по горло этой дурацкой историей в нашем французском филиале и не желаю, особенно теперь, во время экономического кризиса, чтобы у вас во Франции продолжались эти бессмысленные волнения! Два дня назад я взял папку с вашими делами и внимательно ознакомился с ними — так я разбираюсь в каждом деле, когда берусь за него лично; я изучил биографии главных администраторов «Россериз и Митчелл-Франс» и, несмотря на то что нас разделяет большое расстояние, пришел к следующему выводу: этот человек — вы! И ваше рассуждение о моем взгляде это прекрасно подтверждает. Я сразу заметил в досье, что директор по проблемам человеческих взаимоотношений, работающий в Париже, личность довольно своеобразная и сильная; тогда я решил встретиться с вами лично, и никто, кроме Ронсона, об этом не знает; я приехал, чтобы встретиться и поговорить с вами; я очень нуждаюсь в сотрудниках вашего масштаба, дорогой мой! Я приехал не наказать, а наградить вас, повысить и взять к себе! Вы отдаете себе в этом отчет? Вы понимаете, что сам Макгэнтер сидит сейчас перед вами? Вы-то знаете, а все сидящие за столиками и не подозревают об этом. Кому официант только что подал бутылку кока-колы? Ральфу Макгэнтеру! Да, я приехал к вам не колеблясь, нисколько не стыдясь и не гордясь — я всегда улаживаю свои дела именно так. В прошлом месяце я отправился самолично на встречу с безвестным членом боливийского кабинета! Мои сотрудники были ошарашены! Я, Макгэнтер, полетел в Боливию, чтобы встретиться не с президентом, а с каким-то никому не известным чиновником! Зачем? А-а, вот в чем вопрос! Ну что ж, я вам отвечу: неизвестный чиновник с будущего понедельника станет министром земледелия, да, дорогой мой, понимаете? Не министром транспорта или внутренних дел, а земледелия! Вы еще не поняли, в чем дело? Наш сбыт сельскохозяйственных машин колоссально возрастет в обмен на кое-какие мелкие услуги! Например, я устрою этим боливийцам заем через Международный банк в Сан-Франциско, таким образом они смогут оплачивать наши машины и одновременно оснащать свою армию. Ха-ха! Понимаете? Если Макгэнтер тронулся с места, значит, что-то должно произойти. И вы — теперь-то уж я не сомневаюсь — тот самый человек, которого эти идиоты, Мастерфайс и Сен-Раме, напрасно ищут вот уже почти неделю! Ну, признавайтесь мне, не бойтесь, я не только не осуждаю вас, я восхищаюсь вашим умом, вашей смелостью и хладнокровием.