Что же все-таки в Тимофее было особенного? Наверное, его интерес к ней. Неподдельный, задорный, бескорыстный и необъяснимо сладостный для нее интерес. И она не боялась больше этого интереса, открывавшего для нее какую-то новую грань в понимании того, как и ради чего надо жить. Жить не просто так, а стать частью чьей-то жизни, потому что в этом был хоть какой-то смысл, спасавший от гибели, от разочарований, от одиночества, от несовершенства этого мира. И она готова была стать частью жизни Тимофея, пусть даже в качестве крохотного кусочка его мыслей и чувств. Он сам стал для нее спасительным островком среди безбрежного половодья, в котором она до сих пор беспомощно барахталась, не находя опоры, продрогшая в ледяной воде, измученная долгой борьбой со страшным потоком, который увлекал куда-то помимо ее воли. И одновременно она боялась, что Тимофей и его чувства к ней — лишь ее иллюзия, ее отчаянное желание вырвать у прижимистой судьбы свою долю счастья, которого она, несомненно, заслуживала. Как заслуживал любой другой человек. С другой стороны, имела ли она право воспользоваться неосведомленностью этого мужчины, чтобы получить желаемое?
Кристина не знала, что ей делать со всем этим. У кого спросить совета, кому выдать тайную боль и обнажить те ужасы, от которых до сих пор перехватывает дыхание и все существо содрогается от омерзения к самой себе? Потому что чем глубже она заталкивала в себя воспоминания о трех годах, проведенных у Хайнса, тем больше разрасталась внутренняя рана. Может быть, Кристина просто хотела сочувствия, участия, понимания. Но могла ли она надеяться на то, что Тимофей даст ей все это — ведь даже самые родные люди не нашли возможным проявить терпимость. Может быть, она мечтала о том, что кто-то прижмет ее голову к груди и будет долго гладить по непослушным рыжим кудрям, пока она не выплачет в три ручья свою тоску, свое неверие и самоуничижение. Может быть, она страстно желала бы, чтобы это был именно Тимофей, потому что он крепче ее. Да, именно крепче, как самонадеянный дубок, и думать не думающий о лесорубах, высматривающих в чаще жизни свои жертвы. Она могла бы спокойно опереться на него, не боясь наткнуться на зыбкую, опасную, предательскую неопределенность. Такой неопределенностью в свое время оказался Жора. И это стало катастрофой, от которой Кристине долго еще не оправиться. Нет ничего хуже, чем встретить на своем пути гнусного Ночного человека, обожавшего расставлять смертельные ловушки тем, кто имел несчастье оказаться неосторожным.