Есть не хотелось. До обеда Баха лежал на шконке и размышлял кто из сидящих в камере смог бы ему помочь.
После обеда “черные”, а их было трое, попытались восстановить подорванную власть. Ингуш Канатов о чем-то долго шептался со своими друзьями Рамазановым и Нигматулиным.
— Давай, земляк, ближе познакомимся. Меня звать Артур Канатов, а это мои кенты — Самир Рамазанов и Руслан Нигматулин.
— Ну и дальше что, — нехотя ответил новенький. — Меня звать Баха, вы уже знаете.
— А где ты жил, земляк?
— Везде понемногу, — улыбнулся Баха. — Короче, бродил по белому свету.
— Так ты не с Питера, — заносчиво бросил Артур. — А бабки у тебя на лицевом есть?
— Я же тебе сказал, что я бродяга. Откуда у бродяги деньги?
Ингуш не уловил в его словах иронии.
— У тебя, наверное, и прописки нет? Если нет прописки, значит бомж. Для бомжей в “Крестах” отдельные хаты. Просись туда.
Азербайджанец и татарин заржали.
Баха вскочил с шконки, выбросил руки, словно на брусьях сделал мах. Мгновение — и голова Артура оказалась зажатой между его ног. Еще мгновение, и Артур, не выходя из штопора, врезался головой в бетонный пол. Татарина Баха стащил с нижней шконки и ударил лбом в переносицу.
— Ну, суки, молитесь Аллаху! Сейчас я вас кончу, — процедил Баха.
Крик Рамазанова разрядил атмосферу, и через секунду вызвал в камере взрыв смеха.
Рамазанов натянул на голову одеяло и завопил.
— Не убивай! Я не мусульманин!.. Я горный еврей! Не убивай, я не мусульманин! Я горный еврей!
— Причем здесь твоя вера и твой бог, дурной ты ишак, — презрительно сказал Баха. — За беспредел нужно убивать и на воле и в тюрьме.
Через два дня следователь Илья Семерик все же решился. От сознания того, что ему предстоит добиваться признания у такого человека, ему становилось страшно. Но ходить кругами уже не имело смысла.
Семенов, после каждого выкрутаса в сторону украденного неизвестного полотна Айвазовского “Штиль у берегов Ямайки”, улыбался и говорил:
— Из работ художников-маринистов я припоминаю только одну картину “Бой в Крыму, все в дыму, ни хрена не видно”.
Но сегодня Семерик пошел напролом.
— В свое время вы отсидели пять лет за контрабанду предметами искусств. Год тому назад вы предлагали директору фирмы “Витязь”, некоему Геннадию Лебедеву, ранее украденное из запасников Оружейной палаты в Москве полотно Айвазовского “Штиль у берегов Ямайки”. Даю вам слово, Семенов, если расскажете, где полотно — завтра будете на свободе. Если откажетесь — семь лет я вам обещаю.
Лицо подследственного осталось равнодушным и скучным.
— Не сегодня-завтра войдет в силу новый кодекс. Наконец отменят вашу козлиную статью за нарушение паспортного режима. Ты меня понял, сопляк, — в упор посмотрел на молодого следователя. — И еще вот что, — продолжил он. — Времена, дорогой, изменились. В следующий раз без адвоката не приходи.