— А Москва здорово изменилась — сказал Константин Василию. — Посмотри на эти супермаркеты, на одежду и лица людей.
Прежний оптимизм Василия с потерей глаза исчез. В словах звучали сарказм, ирония и
горечь.
— Да куда там! В этой стране никогда ничего не изменится. Просто витрины лучше вымыты, мы же, как были, так и остались здесь чужими.
Константин промолчал. К плохому настроению Василия он уже привык. Но о разлуке не могло быть и речи. Мало того, зная о проделках как американской так и вездесущей русской мафии, свое наследство по завещанию Харасанов оставлял Василию Коваленко.
Заполучить картину Бялковского “Революция на Земле глазами марсиан” стало его навязчивой идеей. Даже исходя из цветного снимка, сделанного неизвестным фотографом, он понял, что полотно — шедевр. Сначала Харасанов хотел показать снимок Францу, но потом понял, что подобное было бы ударом ниже пояса. “Опять обрекать счастливого человека на моральные мучения. Это подло, — рассудил Харасанов. — Но как разыскать полотно?!”
Перебирая сотни вариантов поиска, Константин неожиданно вспомнил, что старый петербургский прокурор Артур Джавахишвили неоднократно выступал обвинителем по делам расхитителей художественных ценностей, контрабандистов, переправляющих эти самые ценности за рубеж. Необходимо было показать Артуру снимки полотна, навести справки о таинственных московских аукционах. Василий решение Харасанова принял скептически.
— Ты не успокоишься, пока твой прокурор нас не сдаст. Видать, соскучился за цириками[5]?
— Если хочешь, оставайся в Москве. Я же сегодня в двенадцать ночи поеду на Питер.
Василий неожиданно разозлился.
— Кончай, Костя, гнать пургу. Ты прекрасно знаешь, что один здесь я не останусь. А если отшиваешь меня из-за денег, доли с картины мне не нада!
Эти неожиданные вспышки гнева, дух противоречия раздражали Харасанова все больше и больше. Но Харасанов ловил себя на том, что его злость, достигнув апогея, исчезала. На смену приходила жалость отца к сыну, покалеченному судьбой.
— И все же, Василий, я настаиваю. Тебе необходимо обследоваться у академика Обнорского. Он один из лучших учеников Федорова. Как ни странно, он не желает эмигрировать в Америку…
Василий перебил Харасанова.
— Опять ты за свое. Мы ведь договорились не затрагивать эту тему.
— Плевать, что договорились. Вчера я был у Обнорского, показывал заключение нью-йоркских офтальмологов.
— Ну и что?
— Операция возможна и он берется ее сделать.
— Небось, хочет сдрючить миллион, чтоб послать сына или дочку в Оксфорд.
— Думаю, ты не прав. Он офтальмолог от Бога, да и детей у него нет.