– Переведи. Камни наши, время наше. Время нам дорого. Дороже камней. И добавь, обязательно добавь, что царь Иван станет на Бухару гневаться, если мы вовремя не вернемся в Москву.
Бывалый Сенька, смачно выговаривая татарские слова, перевел.
– Ай, Ак Сар Ибан джаман! Масакава улус джаксы!
– Сказал, что Белый Царь плохой, а Москва – город хороший.
Хлыст, балда стоеросовая, размахнулся и вкатал бухарскому купцу кулаком в лоб.
Молодший Ерошка был еще плох. Сильно ударился парень о твердый берег, отбил себе нутро. Кашлял, а по нужде ходил с кровью.
– Чего делать-то станем, а? – спросил Бывалый Сенька у Изотова.
Говорили в бане, где парились перед тем, как засесть за торг с бухарским купцом Ильбаном. Тот после удара Хлыста поорал-поорал – и вознамерился было уйти со двора хана Изоты. Да хан побег гостя исключил, подарил купцу дорогущую шкуру черно-бурой лисицы.
Хлыст орал:
– Изотов! Пусть он меня хлобыснет по роже! Да не один раз! А шкуры не трать!
Купец Ильбан на ответные удары согласия не дал, а на шкуру купился.
* * *
Облившись холодной водой, готовясь выходить из парной, Изотов заметил:
– Ты, Хлыст, на походе с татарами теперь береги спину. Купец не так прост, чтобы одной лисьей шкурой пойти на твое прощение. Ведь зарежут…
– Меня с самого детства режут, – невнятно ответил Хлыст. – Я привычный.
– Что с Молодшим Ерошкой делать? – опять спросил Бывалый Сенька.
– Двигать его нельзя. Здесь останется, – Изотов помолчал. – Дам ему четыре молодайки в жены, будут ухаживать. Отобьют его от смерти, будь уверен. Ради такого мужа местные бабы на медведя пойдут с одними палками.
– Зачем бабам – на медведя? – ошарашился Сенька.
– А медвежья печень как бы лекарство. Да и жир медвежий тоже хорош.
– Погоди, погоди, – заторопился Бывалый Сенька, – ведь парню всего пятнадцать лет. Как ему жениться? Еще рано.
– Здесь, на Югре, рано только солнце встает. А все остальное – как раз. Да и борода у твоего Ерошки уже обозначилась. Пора детей заводить.
– Ну, ладно, – согласился Бывалый Сенька. – Ну, одну жену ему можно. По религии его. Зачем ему остальные три?
Старинов одевался, отвернувшись от спорящих. Его разбирал смех. И досада тоже разбирала. Он давно заметил, как сам Бывалый Сенька ходит, как встает, как садится. Скрипят у него ноги, и становой хребет уже гнется. Ему бы тоже надобно здесь остаться. Доживать…
– Затем Ерошке здесь четыре жены, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят! – сказал Сеньке Макар. – Здесь устав расписан на четыре жены, значит, тому и быть!
– У меня вот восемь жен, – внезапно признался Изотов. – Меньше никак нельзя. Назвался ханом – корми восемь жен.