вспомнил, как несметное количество раз поднимался наверх, как
сейчас, в Амстердаме, провожая клиентов к себе в комнату, в свою
постель. Всё это не имело особого смысла.
Для меня это не было ничем, кроме очередной месячной ренты и
ежедневной возможности поужинать. Ничем.
У меня по спине побежали мурашки. Не отрывая взгляда от
Майкеля, я крепче сжал руку на поручне. Значил ли я для него
больше, чем клиенты для меня? Он не обернулся, не улыбнулся и не
заговорил со мной. Судя по его отношению, я был не важнее
барменши, которую он звал к себе, чтобы покормиться.
Он отпер дверь и скрылся в комнате, так что мне оставалось
просто следовать за ним.
Я сделал шаг и замер на пороге. Он привел меня не в комнату, а в
целый номер: моему взору открылась гостиная с креслами,
диванчиками и маленьким обеденным столиком, а за открытой дверью
виднелась спальня. Голос Майкеля, слишком невнятный, чтобы я мог
разобрать его речь, уверенно доносился оттуда, пока я не осознал, что
он полагает, что я нахожусь рядом и слушаю его. Он ожидал, что я
последую за ним, как любой из его спутников.
Его односторонняя беседа резко оборвалась. Он вновь появился в
проеме спальни, глядя на меня с кривой улыбкой.
— Скажи на милость, что ты делаешь?
У меня внутри всё перевернулось. Я уставился на него, не в силах
двинуться с места. Был ли я для него всего лишь едой? Не думаю, что
смог бы это вынести. Как он может ничего не чувствовать, когда я стою
перед ним, разрываясь от боли? Я сжал ладони в кулаки и поднял
подбородок, встречаясь с ним взглядом.
— То, что ты сказал тогда ночью... Мне нужно знать... — Я
медленно глубоко вздохнул. — Я должен знать, говорил ли ты всерьез.
— Всерьез? — Его улыбка искривилась сильнее, превращаясь в
ту самую ухмылку, за которой он часто прятался от меня. Я
почувствовал, как по мне прошла волна облегчения оттого, что он без
моих объяснений понял, какую ночь и какие слова я имею в виду. —
Боже правый, ты за всеми своими клиентами так бегаешь, чтобы
расспросить о постельных разговорах? Чудо, что ты о таком помнишь.
— Конечно, помню. — Было невыносимо трудно дышать ровно и
говорить уверенно. — А ты нет?
Он улыбнулся ещё шире, глаза воодушевленно загорелись.
— Напомни мне.
Я потрясенно отшатнулся, словно он залепил мне пощечину. Он
стоял в центре комнаты, скрестив руки на груди, с пытливым
спокойным взглядом. Я столько недель мучился, не в состоянии