Ты всегда бывала одинока
Более, чем с кем-нибудь, со мной.
Зная силу моего порока:
В музе любования собой.
Чуть ли не сейчас же, очень рано,
Угадав, что я лишь о себе
И что тень от нашего романа
Все чернее на твоей судьбе
(В дни, когда я Райского-артиста
Воплощал и Марка-нигилиста),
Про себя ты: «Счастье? Где уж там…
Но его увидеть исцеленным.
Он, увы, не справился бы сам!»
И со мной коленопреклоненным,
Заклинающим: «Не уходи!»
Так беседовала ты когда-то:
«Много вижу горя впереди,
Что дано, обратно будет взято,
Но тебя до цели доведу,
Ты преобразишься. Знаю. Жду».
Я же слушал и тебя, и змия,
Говорившего: «Как бы не так,
Лучше ощущенья полузлые,
И полутона, и полумрак».
И высокому почти враждебен,
Но и низкого уже стыдясь,
Я молил, как о насущном хлебе,
О твоей заботе. Началась
У обоих жизнь для «жизни новой»,
Как в мистерии средневековой…
Ни кровиночки в лице твоем
От бессонниц, оттого что снова
Вся ты в милосердии своем
Содрогаешься от зла чужого…
Чистота… Но разве передашь
То, чем дышат горные вершины…
Хорошо, что знаем: Отче — наш,
А не мой, что Он для всех единый
И что худшему из прихожан,
Лучший друг в кусочке хлеба дан.
Встретил я и жалость, и хирурга:
Нес я прошлое свое, под ним
Падая… рассветы Петербурга
И заря над Сеной. Фабрик дым,
Сплин дворцов и поступь революций,
Wacht am Rhein…
[64] Интернационал…
Но и о таких, как мы, поются
Песни: оборотня обуздал Человек.
Ведь ты-то непреклонна,
Не витаешь в дымах небосклона.
Вечной женственности смутный зов
То из рая, то из мглы кабацкой
Слишком много замутил голов.
Братья мы, но по могиле братской,
Все завороженные Лилит,
Черной тенью Евы и Марии.
Сердце женщины за нас болит,
Потому что мы, как в агонии,
Смерть зовем, а хочется пожить.
Нас жалеют, нас нельзя любить.
Мча Энея возле Одиссея
(Воин, мореплаватель и муж)
И Петра, Мазепу, Кочубея
Возле rouge et noir (все чаще rouge)
[65],
Пронося и песни, и знамена
Крестоносцев, и Роландов рог,
И Ростова, и Багратиона —
Эпоса величественный слог,
Мифы и события сплетая,
Ходит, ходит: ни конца ни края.
И, своей трагедией томим,
Новый человек неосторожно
Волны слушает, и плыть по ним
Так влечет, что медлить невозможно.
Он и не надеется в веках
Выразителем своей эпохи
Тоже быть, но только о вещах
Малых малые презренны вздохи.
В игры океана вовлечен,
Жив большим дыханием и он.
Чем же баснословные преданья
Может он дополнить как-нибудь?
Есть у жизни тайные заданья:
Пройденное надо ей вернуть.
Дети, их обиды, их игрушки,
Юноши и девы, их любовь,
Взрослые, их золото и пушки,
Мы — скудеет в жилах кровь, —
Только рядом с нежностью все чаще
Правды и суровой, и бодрящей,