— Какими вы стреляете? — показал Дмитрий на мадьярскую винтовку.
— Какими придется, товарищ командир. При наступлении на город стреляли нашими. Трехлинейками лучше — патрон меньше. Пуля летит, фурчит, фашисту страха целый мешок нагоняет: за мину принимает, — весело, скороговоркой промолвил неуклюжий чернобородый крестьянин.
Чем ближе подъезжали к селу, тем сильнее волновался Дмитрий. Воспоминания, размышления, предчувствия так налетали на него, что он отклонялся назад, будто в грудь бил крепкий порыв ветра. Казалось, что с годами должны были улечься чувства, как река, вошедшая в берега после наводнения, должна была б уменьшиться острота боли и радости, а переживание — уступить здравому рассудку, притемнить картины прошлого, особенно у такого сдержанного человека, как Дмитрий. Иногда и самому казалось: он столько пережил, столько увидел плохого и страшного, что душа его больше не сможет вместить в себя тех странных волн, что наполняют глаза, сердце и ум новым богатством и красотой. Однако так только казалось.
Достаточно было короткого отдыха, достаточно было столкнуться с наболевшими человеческими печалями или скупой-скупой радостью, чтобы снова почувствовать, что все человеческое беспокоит и радует.
Сильнее забилось сердце, когда впереди мелкими дымчатыми кудрями начала повевать родная дорога. Будто с побратимом, поздоровался с нею. Больше не в силах сдержать волнение, потрепал Орла по шее, и тот, прищуривая уши и расстилаясь, помчал во весь карьер утоптанной дорогой. Охрана бросилась перекрывать им путь, но сразу изумленно и радостно узнала Дмитрия. Хотелось соскочить с коня, расспросить про своих, но невероятным усилием сдержал себя: что же ему тогда делать, если никого нет дома? Поклонился крестьянам и поскакал дальше.
Созинов, пристально разглядывая все вокруг, с удивлением и радостью узнавал это село, припомнил образ незнакомой женщины с дочерью, которая лечила его рану. Вот и дом ее показался на углу.
«Где ни будете, а к нам после войны заезжайте» — как сейчас услышал мелодичный голос русоволосой девушки.
— Дмитрий Тимофеевич! Родня моя здесь! — арапником показал на дом Марты.
— Какая родня? — удивился и в воображении увидел Марту такой, какой она была на мельнице.
— Одна женщина здесь мне рану перевязывала. Как ее?
— Марта Сафроновна?
— Правильно. Заедем к ней?
— Заезжай. Я чуть позже прибуду. Про своих узнаю. Если долго не буду — разыщешь меня.
У самых ворот он увидел Марту, которая стояла, глядя на всадников. Она его, видно, не узнала, так как даже с места не двинулась. А когда Созинов соскочил на землю, молодая женщина пошла ему навстречу…