— Грехом? — князь произнес это с внешним спокойствием.
— Вы сказали.
— Стало быть, способ состоит в совершении греха? Преступления, может быть? Какого?
Библиотекарь снисходительно усмехнулся.
— Дорогой князь, я еще раз прошу вас не спешить и сохранять спокойствие. «Совершить грех» — как вы наивно выразились — не мудрено. Ведь все, что мы делаем, есть, в сущности, грех. Никто — так учит церковь — не свободен от греха. Но вам, несомненно, известно, что против отравы греха существует противоядие.
— Покаяние, — сказал князь.
— Совершенно верно. Кстати, ведь вы, надеюсь, не церковный человек, князь? Я потому спрашиваю, что вы уж очень правоверно ответили?
— Как вам сказать?… Нет. У меня иногда бывает потребность молиться. Но в церковь… в церковь я хожу редко.
— Это очень хорошо. Еще лучше было бы не ходить туда вовсе. Когда вы причащались в последний раз?
— Кажется, лет десять не говел. Но почему это вас интересует?
— Это важно, князь. Это крайне важно. Для удачи нашего эксперимента. Я имею в виду, — прибавил он поспешно, — что, работая вместе, надо же нам друг друга знать. Да, так вот, видите ли, мы как будто и договорились: грех — болезнь души. Лекарство — покаяние. Говорят, есть смертные грехи. Но, насколько мне известно, священник имеет право отпускать самые страшные. Предательство, матереубийство, растление детей, кощунство — все покрывается искренним покаянием. Есть только один грех, князь, против которого это средство бессильно.
— Я не знаю такого страшного греха, — бледнея, сказал князь.
— Дело не в том, что грех этот страшен, — успокаивая, мягко возразил библиотекарь. — На мой взгляд, он вовсе не так уж страшен. Во всяком случае, мне известно много вполне порядочных людей, этим грехом согрешивших. Он совсем не гнусен. Он не принадлежит к категории неэстетичных, грязных грехов, в которых трудно каяться. Мне лично кажется, что в этом грехе есть своеобразная мрачная красота, недаром же так часто вдохновлял он писателей и поэтов. И все-таки грех этот таков, что ни один совершивший его никогда в нем не каялся и, следовательно, не получал и отпущения. Это позволяет, не правда ли, заключить, что только этот единственный грех приводит душу к неотвратимой, окончательной гибели.
«Все это недаром… Это он неспроста…» — мелькнуло в голове князя.
— Господин библиотекарь, — сказал он, под тоном раздражения скрывая тревогу, — что значат ваши недомолвки? Почему не говорите вы прямо? Или вы мне не доверяете?
Библиотекарь, не отвечая, вдруг встал.
— Пора, князь. Не всю же ночь, в самом деле, нам беседовать, хотя бы и на столь занимательные темы. Кстати, ведь вы, конечно, читали Достоевского?